теперь вижу. Зашли, побыли немного и ушли дальше. Вон, видите? Трава примята в двух направлениях. И что им тут было нужно?
— То же, что и нам, наверно, — предположил Майер. — Людей искали.
— Зайдем? — громким шепотом осведомился Хейниц.
— А вдруг это засада? — возразил Валерка Стихарь. — Мы туда ка-ак сунемся, а они оттуда ка-ак по нам вдарят из автоматического оружия калибра семь шестьдесят два. И будет нам полный п…ц!
— Нет там никого, — твердо сказал Малышев, внимательно вглядываясь в три темных окна, выходящих на их сторону. — Пусто. Вообще никого живого.
— Ты уверен? — посмотрел на него Велга.
— Железно.
— Тогда так. Ты, Хельмут, Руди, Карл и Курт — вправо. Вешняк, Малышев, Стихарь и Юрий Алексеевич — влево. Я — здесь. И по моей команде со всех сторон… Ясно?
— Да нет там никого, товарищ лейтенант! — с обидой в голосе повторил Малышев. — Я бы знал. Вы что, мне не верите?
— Верю, но рисковать не хочу. А убедиться в том, что там никого нет, надо. Или в том, что кто-то есть. Так что, Миша, выполняй команду.
В избе действительно никого не оказалось. Ни в самой избе, ни в обширном погребе, ни на чердаке. Но люди здесь были совсем недавно, пару-тройку часов назад, и люди эти были тем самым противником, которого они так упорно и настойчиво преследовали весь сегодняшний день. Это было сразу заметно по тому специфическому беспорядку, который наличествовал внутри дома. Особенно остро недавнее присутствие здесь наглых и уверенных в собственной безнаказанности вояк ощутили Велга, Малышев, Стихарь и Вешняк, за время войны не раз побывавшие в таких вот избах и хатах, в которых накануне хозяйничал враг, так что теперь им хватило одного взгляда, брошенного в комнаты, и одного глотка воздуха внутри дома для того, чтобы очень сильно этого самого противника невзлюбить.
— Ничего не меняется в этом мире, — сообщил Руди Майер, усаживаясь на табурет, который ему предварительно пришлось поднять с пола. — И отчего это нашему брату всегда нужно так похозяйничать в чужом доме, что кому другому потом и войти противно?
— Специфика профессии, — заметил Дитц, разглядывая висящую на бревенчатой стене картину, где акварельными красками был изображен бледно-голубой ангел с грустным лицом на фоне грозового неба, медленно летящий над красно-рыжими развалинами какого-то мегаполиса. Развалины тянулись до самого далекого горизонта, и отчего-то становилось понятно, что ангел ДЕЙСТВИТЕЛЬНО летит медленно.
— Впечатляющая вещь, — оценил Валерка Стихарь, тоже обративший внимание на картину. — Сразу видно, что оригинал, а не копия.
Вернулись Малышев и Шнайдер, осматривавшие окрестности.
— Никого, — сообщил рыжий Курт. — В одном сарае — дрова, в другом утварь всякая, инструменты, хлам разный… Погреб еще есть второй. Хороший такой погреб, основательный. Там только съестные припасы.
— Собаку нашли застреленную, — добавил Михаил с тревогой в голосе. — Похожа на овчарку, но, по-моему, с хорошей примесью волка. Собака старая уже, но застрелили ее совсем недавно. Дали очередь из автомата и завалили хворостом.
— Очень мило, — пробормотал Велга, который как раз закончил беглый осмотр всех трех комнат и кухни. — Могу вам сказать, что здесь живут два человека.
— Мужчина и женщина, — дополнил Дитц. — Причем женщина — молодая. Возможно, отец и дочь.
— Скоро стемнеет, — сообщил Вешняк, глядя в окно. — Где ночевать будем?
— Снаружи, — чуть подумав, решил Велга. — Хозяев нет. Нехорошо без спросу в чужом доме оставаться. Да и безопаснее под открытым небом, по-моему.
— Тогда пошли, — сказал Дитц. — А то жрать охота — сил нет.
Они как раз вышли за калитку, когда из лесу на противоположную сторону прогалины стремительно выскочили пять мощных псов.
— Никак хозяин возвращается, — сказал Стихарь и на всякий случай перехватил поудобнее автомат.
Завидев чужаков, псы дружно припали к земле и зарычали; свет умирающего дня блеснул на их внушительного вида клыках.
— Тихо, тихо, — ласково, но твердо сказал Малышев и шагнул навстречу собакам. — Хорошие собачки, хорошие. А где ваш хозяин?
И тут же, вслед за его словами, на открытое пространство из-за дерева шагнул человек.
Уже не молодой, но еще и не очень старый, он был одет в кожаную коричневую куртку и вытертые до белизны джинсы. На ногах — крепкие солдатские ботинки. Под курткой — темная рубашка. Длинные прямые пряди седых волос опускались к широким, слегка сутулым плечам.
Увидев вооруженных людей у калитки, он было настороженно замер, но тут же быстро пошел навстречу отряду, по дороге властно приказав собакам лежать, и, остановившись шагах в четырех от стоявшего впереди Малышева, сказал:
— Здравствуйте. А где Аня?
— Здравствуйте, — чуть растерянно ответил Михаил. — Аня — это кто?
— Аня — это моя внучка, — негромко пояснил седовласый, в голосе его чувствовалась тревога. — Это наш дом, и она должна сейчас быть здесь и ждать меня.
— Прошу прощения, — выступил вперед Велга. — Видите ли, мы просто шли мимо и намеревались заночевать на этой поляне, когда заметили ваш дом. Поскольку на наш зов никто не ответил, мы позволили себе ненадолго войти внутрь. Дверь была не заперта и…
— Подождите, — перебил хозяин дома. — Даже если Аня ушла, то охранять дом должен был остаться Гурм. И он вас пустил? Никогда не поверю.
— Э-э… Гурм, это, по-видимому, собака?
— Да.
— Старая собака? Помесь овчарки с волком?
— Именно.
— Боюсь, что у нас для вас плохие новости. Какая-то собака лежит убитая за домом. Ее застрелили и завалили хворостом. Возможно, вы не поверите, но, клянусь, это сделали не мы. В доме похозяйничали чужие люди, там беспорядок и… — Александр замялся, размышляя, стоит ли говорить пожилому незнакомцу о своих догадках. — В общем, вашей внучки там нет. Мне не хочется об этом говорить, но, возможно, ее захватили те, кого мы преследуем.
Седовласый долго молчал, переводя свои странноватые светло-серые и широко расставленные глаза с одного лица на другое, и наконец сказал:
— Я вам верю. Вижу, что вы устали и нуждаетесь в пище и отдыхе. Идемте в дом. Там вам будет удобнее, чем на улице, а мои собачки — надежные сторожа.
На обширном дощатом столе ровно и ярко горели две керосиновые лампы, в печке на кухне уютно потрескивали дрова, а за окном непроглядно чернела августовская ночь. Они только что поужинали тем, что нашлось в рюкзаках отряда и погребах Степана Трофимовича (так звали хозяина дома), и теперь пили свежезаваренный чай, которым снабдил их Герцог из своих последних неприкосновенных запасов.
— Хороший чаек, — похвалил хозяин. — Преловат, не без этого, но все равно хороший. У нас чай давно кончился. Брусничный лист завариваем, травку другую разную. Оно, конечно, полезно, да только с настоящим чаем ничего не сравнится.
— Вы не ответили, Степан Трофимович, — напомнил Велга. — Мы вам все честно рассказали, а вы не ответили. Думаю, не стоит напоминать, что наш враг — это и ваш враг тоже. У них как-никак внучка ваша.
— За внучку я как раз теперь не очень беспокоюсь, — вздохнул Степан Трофимович. — Пойти за ней, конечно, надо. Помочь там, ежели что… Но вообще-то она у меня самостоятельная. Даже слишком. Если они ее сразу не убили, то теперь и подавно не тронут.
