знает точно, что именно случилось. Это я так просто предполагаю, что нечеловеческий разум-компьютер существует. А если нет? А если тут что-то совершенно другое, что мы и представить себе не можем? Почему, например, и простые машины, в которых никаких чипов отродясь не было, тоже перестали подчиняться человеку? Обычный двигатель внутреннего сгорания хрен заставишь работать. А будешь упираться — взорвется к чертовой матери и прикончит тебя на фиг. Или покалечит на всю оставшуюся жизнь… Пытались уже. И не один раз. Вот эти танки, а бывает, и боевые вертолеты, и патрулируют окрестности, и следят, чтобы мы, Люди, знали свое место и в города не совались. Мы и не суемся — нечего там делать. Пока, во всяком случае. Разве что на склады, но тут уж, как говорится, деваться некуда. Хитрим, изворачиваемся, гибнем… Но машины, по-моему, все-таки не слишком рьяно те склады охраняют. Иначе хрен бы мы туда могли добраться при всей своей хитрости. Опять же, бывает, что соседние племена становятся для нас гораздо опаснее любых машин или животных с насекомыми. Мы ж все конкуренты друг другу.
Взять, к примеру, племя Хрипатого, что живет в пятидесяти километрах к югу. Большое, раза в три, наверное, больше нашего, и соотношение мужчин и женщин там другое — женщин больше, но не настолько, как у нас. Так вот от них лучше вообще держаться подальше. Совершенно жалости не знают, прямо будто бы не Люди. Хорошо еще до открытой войны дело не доходит пока, а то пришлось бы или погибать, или уходить. А куда уходить? Мест, где Люди могут жить, совсем мало осталось, и все они заняты. Да, я, кажется, не сказал еще, что человечество нынче делится на три части: на Людей, Охотников и Рабов. Мы — Люди. То есть те, кто пытается жить так, как всегда жили люди. Ну, не совсем так, разумеется, потому что жить прежней жизнью вообще уже вряд ли когда получится, но все-таки мы не служим машинам, как Рабы, и не кланяемся Лесу, как это делают Охотники. Кто такие Рабы, вы, наверное, в общих чертах уже поняли. Это те, кто обслуживает машины. В основном в больших городах, на электростанциях, в крупных научных центрах и некоторых бывших военных частях. И не только обслуживают, но и, насколько мне известно, создают новые машины. Рабов довольно много, думаю, гораздо больше, чем Людей и Охотников, вместе взятых, но и меньше, чем можно было бы ожидать. Тут все дело в том, что и машины не все выжили, если можно, конечно, употребить это слово, после Великого Исхода. Я думаю, потому, что их тоже накопилось слишком много и гипотетическому сверхкомпьютерному разуму, о котором я говорил, было невыгодно и тогда, и сейчас за всеми ними следить и поддерживать в рабочем состоянии. Оно и понятно — зачем? Зачем, например, ему все эти сотни и сотни миллионов автомобилей, которые были нужны только для перевозки людей? Или вся бытовая техника? Или техника сельскохозяйственная — все эти сеялки, косилки, трактора и комбайны? Совершенно незачем. Вот так и вышло, что абсолютное большинство автомобилей и прочего элементарно было брошено и со временем пришло в полную негодность. Разумеется, что-то осталось. Рабам разрешается умеренно пользоваться и автомобилями, и бытовой, и сельхозтехникой (они выращивают для себя в непосредственной близости от городов, например, пшеницу). Но все это происходит, насколько я знаю, под строжайшим контролем. Вообще, многое из жизни Рабов остается для нас загадкой. Те наши разведчики, которым удавалось проникнуть в большие города, обратно не возвращались, и мы пользуемся лишь косвенными данными. Например, мы точно знаем, что Рабы не только выращивают пшеницу, но и синтезируют себе пищу на химзаводах при помощи тех же машин. Еще мы сильно подозреваем, что машины контролируют рождаемость среди Рабов весьма и весьма жестокими способами. Оно и понятно — ежели ты раб, то не жди, что твой хозяин, кем бы он ни был, будет обращаться с тобой на равных.
Теперь Охотники. Это те, кто постоянно живет в лесу и лесом кормится. Те, кто сумел договориться с Природой. Есть гипотеза, что еще каких-нибудь пять тысяч лет назад так жили все люди. Не знаю, не знаю. Может быть, и так. Только нам от этого не легче, потому что ни я, ни члены моего племени с лесом разговаривать не умеют. Здесь особые способности нужны, которыми мало кто обладает. А те, кто ими обладает, как раз Охотниками и становятся. Лес их принимает, разрешает в себе жить и пользоваться его дарами. Деревья, рубить по мере надобности. Рыбу ловить и даже животных диких убивать иногда для еды, насколько мне известно. Охотники — самая, как я думаю, малочисленная часть выжившего человечества, хотя, сколько их на самом деле, даже приблизительно никто не знает. Разве что они сами, но в том-то и дело, что даже просто увидеть Охотника — большая редкость. А уж поговорить с ним — и подавно… Так вот, если вкратце, мы теперь и живем. Вообще-то, многое из того, что я вам рассказал, основывается на отрывочных фактах, а часто и просто на слухах. Точной информации мало. Ни телевидение, ни радио, ни тем более компьютерная связь и Интернет нам более недоступны. О многом я и вовсе ничего не знаю. Взять, например, дикие племена бассейна Амазонки или Африки. Их к началу Великого Исхода оставалось на планете, может, и не очень много, но все же они были. И жили так же, как их предки тысячи и тысячи лет назад. То есть в единении и гармонии с природой и без использования современной и любой другой техники. Мне почему-то кажется, что они должны были выжить. Хотя не знаю, какой для нас от этого может быть практический толк. Уф-ф… в глотке пересохло… Можно еще кофе?
— Конечно, — Аня встала и налила ему из термоса.
— После такого рассказа, — почесал в затылке Валерка Стихарь, — лично я бы не кофе, а чего покрепче выпил. Тем более что и дело к обеду идет. Всякое мы будущее видали, но такого…
— Есть самогон, — немедленно отозвался Леонид Макарович. — Свекольный. Весьма недурственный, кстати. Нам тут не так давно посчастливилось разжиться сахаром, так что, если хотите, сейчас принесут. Да и я с вами за компанию не откажусь. Ваше неожиданное появление тоже, знаете ли. событие, которое так сразу и не осмыслишь. Дитц и Велга переглянулись.
— Сегодня, думаю, останемся здесь, — сказал Александр. — О многом еще узнать надо.
— Я тоже так считаю, — согласился Дитц. — Торопиться нам пока некуда.
Глава 11
— Знатный самогон, — выдохнув, сказал Вешняк и потянулся к тарелке с нарезанным луком. — Папаня мой покойный, царство ему небесное, тоже умел делать… да.
— Можно подумать, ты не умеешь, — подмигнул Валерка.
— Умею, а как же. Да только против папаниного мой — чистое пойло. Тут ведь, как и во всяком деле, особый талант нужен. Папаня мастер был. А я — так, погулять вышел. — Вот интересно, — спросил Малышев, обращаясь к Шнайдеру, — а почему вы, немцы, самогон не варите? Или варите?
— А зачем? — удивился Курт. — Все можно купить. И шнапс, и ром, и коньяк. Да и вино наше не самое плохое в мире. Слыхал про рейнское или, например, мозельвейн? Отменные вина! Хотя где-то, наверное, варят помаленьку для себя, но точно я не знаю…
— Варят, варят, — подтвердил Майер. — Я сам пробовал. Мой дядька двоюродный, он под Гамбургом живет, ферма у него. Так вот он варит самогон иногда. Но, конечно, с Россией нам в этом деле никогда не сравниться. Да и не нужно, правильно Курт говорит. Пусть лучше она нас догоняет по качеству вина.
— Можно подумать! — фыркнул Валерка. — Да у нас на Дону вина — ваши и рядом не стояли. Взять хоть красное цимлянское игристое. Пил когда-нибудь?
— А как же, — усмехнулся Майер. — Пробовал. Мы однажды в рейде на ваш разбомбленный эшелон наткнулись. Там среди прочего был вагон с вином. Как раз с этим твоим цимлянским. Игристым красным. Неплохое винцо, неплохое, признаю. Но до нашего ему далеко. Благородства не хватает. А благородство вина, Валера, штука такая, что столетиями вырабатывается. Так просто его не достичь.
— Зато шнапс ваш, — парировал Валерка, — полное дерьмо. А наша водка лучшая в мире.
— Хватит вам, — вмешалась Аня. — Я давно заметила, что все солдаты — большие дети. Наверное, от того, что несамостоятельны. Всегда над ними есть командир, который за них решает и отдает приказы. Но вы же не простые солдаты — разведчики! А ведете себя иногда…
— Да ладно тебе, Анечка, — улыбнулся Валерка. — При чем здесь солдаты? Все мужики такие. Хлебом нас не корми — дай помериться чем-нибудь. У кого больше. Или крепче. Или дольше. Или…
— Ну, все. Понес, балабол, — сказал Малышев. — Тормози, а то больше не нальем.
— Какие все правильные — аж противно, — вздохнул Валерка. — Ладно, задам взрослый вопрос.
