кому-то малейшую неприятность в течение как минимум последующих трех-четырех часов. Это была чистая победа.
Авторитет Велги, Дитца и всего отряда мгновенно поднялся на заоблачную высоту, и если до боя они нет-нет, а ловили на себе настороженные, недоверчивые и даже откровенно хмурые взгляды, то теперь сплошная доброжелательность и восхищение окружали их со всех сторон.
Все. три сотни неподвижных до оцепенения и разоруженных пленных, воспользовавшись их же повозками и лошадьми, перевезли в пустой ангар, приставили к ним охрану с мощными дальнобойными луками, а также в качестве надежной гарантии Малышева и Шнайдера с ручными парализаторами и на всякий случай плазменными винтовками.
Самого же Хрипатого, худого, невысокого и довольно молодого на вид человека с длинными редкими волосами неопределенного цвета и какой-то несерьезной, растущей пучками, бородкой, а также его сожительницу и ближайшую помощницу Ольгу по кличке Плетка (ее опознал начальник разведки племени Илья Андреевич), оказавшуюся, в противоположность Хрипатому, довольно крупной женщиной средних лет с тяжелым неприятным лицом, доставили в одно из спартански обставленных помещений административного корпуса, привели в сознание двумя уколами специального наркотика, частично устраняющего действие парализатора, и приступили к допросу. Допрашивать пленников взялись Дитц и Велга.
— А, вижу, наши голубки помаленьку начали очухиваться! — воскликнул Хельмут, заметив, что привязанный к тяжелому крепкому стулу Хрипатый открыл глаза. — Замечательно! Можно приступать.
— Пить, — действительно хрипловатым, но каким-то тонким, полудетским голосом попросил пленник. — Дайте воды.
— Может быть, дадим, — растянул губы в жутковатом подобии улыбки Дитц. — Но вполне может статься, что и нет. А, как думаете, товарищ лейтенант?
— Думаю, от них самих будет зависеть, — скучным тоном отвечал Велга, развалившись в ленивой позе в случившемся рядом единственном на весь кабинет старом кресле и небрежно закуривая сигарету. — Расскажут быстро и правдиво все, о чем спросим, глядишь, и утолят жажду. Да что там жажду! Я даже не исключаю, что они заработают себе жизнь и относительную свободу. Совсем не исключаю. А вы, господин обер-лейте-нант, что вы скажете на это?
— Насчет жизни — да, возможно, я с вами и соглашусь, товарищ лейтенант, — кивнул Дитц, тоже закуривая и присаживаясь на край стола прямо напротив пленников. — Во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем жить они останутся. Но вот что касается свободы… Не кажется ли вам, что это слишком? В конце концов, они явились сюда, к нам, с оружием в руках, и кто, спрашиваю я, может дать нам гарантию, что, отпусти мы их на свободу, они не придут снова и на сей раз с гораздо большими силами? С другой стороны, мы не можем себе позволить держать их вечно под стражей, а рабы нам не нужны. Так что, как видите, и насчет их жизней у меня существуют довольно большие сомнения и…
— Может быть, хватит паясничать? — довольно нагло осведомился Хрипатый. Судя по тому, как зло блестели его глаза, было ясно, что он окончательно пришел в себя. — Кто вы такие? Что это еще, к дьяволу, за вооруженные силы…
Дитц встал, сделал шаг и лениво взмахнул рукой. Звонкий шлепок, второй… голова пленника мотнулась из стороны в сторону, а на рассеченной губе выступила и потянулась тонкой струйкой к подбородку кровь.
— Здесь вопросы задаем только мы, — почти ласково объяснил Хельмут и выдохнул в лицо Хрипатому сигаретный дым. — Имя? Фамилия? Возраст?
— Родион, — с явной неохотой проговорил Хрипатый. — Родион Аничкин. Двадцать пять лет.
— Должность? Звание?
— Я — вождь племени. Этим все сказано.
— Сколько всего людей в племени?
— Семьсот двадцать человек.
— Сколько солдат привел сюда и сколько боеспособных осталось дома?
— Двести восемьдесят два человека со мной. И сто двадцать осталось.
— Хорошо отвечаешь, — похвалил Дитц. — Если и дальше продолжишь в том же духе — получишь шанс остаться в живых. Теперь о главном. С какой целью ты сюда явился?
— Наши цели благородны, — подала с соседнего стула голос Ольга Плетка. Видимо, она некоторое время назад очнулась и, не подавая вида, прислушивалась к происходящему. — Мы хотим свергнуть власть машин и Леса и вернуть Людям свободу. Для этого…
— Мадам, — прервал ее Велга. — Повторяю специально для вас. Здесь можно говорить только с нашего разрешения. Такового мы вам пока не давали. Так что закройте рот, или вам его закроют. Я достаточно понятно выражаюсь? Женщина тяжело посмотрела на лейтенанта, но тем не менее замолчала.
— Ага, — невесело усмехнулся Леонид Макарович. — Свободу вы Людям хотите вернуть, как же! Надо полагать, именно ради свободы вы полгода назад вырезали до последнего человека племя Толстяка?
— Это вопрос? — помолчав, осведомилась женщина, так как Хрипатый явно говорить не хотел — даже голову отвернул и презрительно поджал и без того тонкие губы.
— Можете ответить, — разрешил Велга.
— Они не захотели подчиниться, — пожала жирными плечами Плетка. — Таких мы наказываем смертью. Всегда. Иначе Людей не объединить. И жертвы на пути к освобождению неизбежны. Для того чтобы победить в этой борьбе, нельзя себе позволить иметь мягкое сердце.
— Мало вам жертв, — в голосе Леонида Макаровича чувствовалась какая-то безнадежная усталость. — Все вам и таким, как вы, мало… Семь миллиардов жертв — мало. Не насытились. Господи, что же еще должно случиться, чтобы вы поняли: воевать людям больше нельзя. Это тупик и гибель. И на этот раз гибель окончательная. Впрочем, мы, помнится, однажды уже спорили на эту тему, и я знаю, что мои слова для вас — пустой звук. Тем более что никаких слов, кроме собственных, вы вообще не понимаете и не воспринимаете. А понимаете вы только язык силы. Что ж, значит, надо применять силу. Э-э… господа, — обратился он к Велге и Дит-цу. — я хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз. То, что я хочу вам сказать, не предназначено для этих, — он кивнул на Хрипатого и Плетку, — ушей.
Оставив пленников под охраной Вешняка и Хейни-ца, они перешли в рабочий кабинет Леонида Макаровича, располагавшийся по соседству.
— Какой-то бессмысленный допрос, — пожаловался Дитц, опускаясь в старое, но еще крепкое на вид кресло. — Вы меня, конечно, извините, дорогой хозяин, но мне показалось, что мы с какого-то момента начали заниматься не нашим делом. Мы — это я и товарищ лейтенант. И спасибо, что пригласили нас сюда, а то я, честно сказать, первый раз в жизни понял, что теряюсь во время допроса. Никогда бы не подумал, что такое возможно.
— Как это? — спросил Велга. — Почему не своим делом?
— Очень просто. Скажи мне, с какой целью мы прибыли сюда, на Землю?
— Хм… Разобраться в ситуации и по возможности помочь. Спасти мир, в общем.
— Вот именно. Спасти мир. Как ни пошло это звучит. А мы что делаем?
— По-моему, именно это мы и делаем.
— Нет, Саша. Не это. Мы спасаем отдельно взятое племя Леонида Макаровича и ему же помогаем. Не спорю, задача благородная. Но увязать в ней, я еще раз прошу прощения у нашего хозяина, мы не имеем права.
— Что-то я тебя не очень понимаю…
— Это потому, что ты русский, находишься в России и принимаешь ее теперешние беды слишком близко к сердцу. А я немец. И поэтому вижу проблему как бы со стороны. В мировом, так сказать, масштабе. Гляди, я тебе сейчас все на пальцах объясню. Вот победили мы племя Хрипатого. Этого… как его… Родиона Аничкина. Дальше что? Что ты собираешься с ним делать? — С кем, с Хрипатым?
— И с ним тоже. Но в первую голову с его племенем. Это сотни и сотни людей, не забывай. Ты победил, разбил их войско, лишил их вождя. Теперь заботиться об их судьбе твоя обязанность. — С какой стати? Пусть сами разбираются! Солдат отпустим, предварительно разоружив, — пусть идут домой. А
