Хрипатого и Плетку эту расстреляем к чертовой матери по закону военного времени. Как зачинщиков, чтобы другим неповадно было.
— Расстреляем… Быстрый какой! Расстрелять, конечно, недолго. Только кто ты такой, чтобы расстреливать? У тебя что, право на это есть? Или ты руководствуешься правом сильного? Если это так, то чем, скажи, ты отличаешься от самого Хрипатого и Плетки?
— Тоже мне, — разозлился Велга, — гуманист выискался! По-твоему, значит, здешние проблемы можно решить миром? Я, между прочим, честно им предложил переговоры, как-ты слышал. Они не захотели.
— Да и хрен с ними! — нетерпеливо воскликнул Дитц. — Я же тебе не об этом толкую, пойми! Помогли мы сейчас Леониду Макаровичу — и правильно сделали. Мы и не могли поступить иначе в данной ситуации. Но влазить и дальше с головой в стычки и споры между племенами, повторяю, не наше дело. Я так считаю.
— Хорошо. Вот уже есть данная конкретная ситуация. Мы победили, и у нас имеются пленники. Что ты предлагаешь?
— ? Я предлагаю право принимать решение о дальнейшей судьбе Хрипатого и его племени отдать целиком и полностью Леониду Макаровичу. Он лучше знает своих соседей и ситуацию в целом, вот пусть и решает. А что вы по этому поводу думаете, Леонид Макарович?
— А что здесь думать… — Леонид Макарович поднялся со стула и прошелся туда-сюда по кабинету. — Вы чуть ли не мысли мои прочитали. Только я не знал, как бы поделикатнее мне их высказать, а тут вы сами… Дайте закурить, что ли, а то я что-то разволновался. Табака-то у нас давно нет, пришлось бросить…
Велга молча протянул ему открытую пачку и щелкнул зажигалкой.
— Спасибо… Так о чем это я? Да. Мне кажется, я понимаю, что хочет сказать господин обер- лейтенант. Видите ли, мы, Люди, очень хотели выжить и долго приспосабливались к тем условиям, которые нас нынче окружают. И нам это худо-бедно удалось. Сейчас, по-моему, возникло некое, пусть и очень хрупкое, но равновесие. Мы не трогаем машины и Лес, а они не трогают… ну, или почти не трогают нас. Конечно, нам очень трудно, но жизнь постепенно налаживается, женщины рожают детей, мы не голодаем… Да, такое существование во многом унизительно. Но воевать с машинами и Лесом мы сейчас не можем — слишком мало сил и средств. Попытки были, поверьте, но все они заканчивались плачевно. Я просто не успел вам рассказать и поэтому рассказываю сейчас. Год назад к юго-востоку от Москвы шесть племен после длительной и тщательной подготовки объединились в союз, разработали отличный, полностью секретный, как им казалось, план и попытались взять под свой контроль Рязань. Кончилось тем, что почти из двух тысяч человек оттуда сумели уйти живыми около сотни. Один из них, вы его видели, прибился к нашему племени — это наш молодой разведчик Соболь. Вы его расспросите при случае, он вам расскажет в подробностях о том, что сделали машины с восставшими. Они не использовали даже ганки и боевые вертолеты. Обошлись одним самолетом. Просто сбросили на город пару десятков контейнеров с каким-то сильнодействующим отравляющим газом — и все. А Рабов своих предварительно вывели из города. Из Людей выжили только те, кто оказался с краю и вовремя сообразил, что происходит. Но таких оказалось очень и очень мало.
Леонид Макарович замолчал, в две затяжки докурил сигарету, налил в стакан из старинного графина (точно такой же был дома у Велги еще до войны) воды и залпом выпил. Было отчетливо видно, как под морщинистой его кожей на худой шее судорожно ходит вверх-вниз острый кадык.
— И вот появляетесь вы, — продолжил он. — Вы — это Сила. Именно так, с прописной буквы. Потому что у вас есть свои машины и невиданное смертельное и мощное оружие, и все это вам беспрекословно подчиняется. По нашим временам — это просто чудо. Появляетесь вы с определенной целью. Как вы сами сказали: выяснить ситуацию и по возможности помочь. Но как и чем вы можете помочь? Я уже сказал, что пока не вижу приемлемого плана освобождения Людей их собственными силами. Машины и Лес очень сильны и, как я уже сказал, с восставшими расправляются без всякой жалости. Да и откуда ей, жалости, у них взяться? Думаю, что в других регионах Земли ситуация, в принципе, не сильно отличается от нашей. Значит, остается что? Остается только вам самим попробовать справиться или договориться с машинами и Лесом. Потому что, еще раз говорю, иной силы, способной на это, сейчас на Земле нет. Не подумайте, что я трушу. Я готов помочь вам всем, чем только можно: людьми, продуктами, снаряжением нашим примитивным… Но я не могу поднять племя и отправить его воевать с машинами. Баллисты, луки и копья против танков и вертолетов. Понимаете, чем это кончится? И не важно, будет ли это одно племя или объединенный союз. Результат известен заранее. И этот результат — смерть.
Леонид Макарович закашлялся и вновь потянулся к графину.
— Да не волнуйтесь вы так, Леонид Макарович, — воспользовался паузой Дитц. — Кто вам сказал, что мы собираемся поднимать вас на вооруженную борьбу? Или объединять для этой же цели? Мы все прекрасно понимаем, и разговор этот как раз и затеялся для того, чтобы прояснить ситуацию и расставить точки над «i». Что касается помощи, то нам вполне достаточно вашей, что называется, моральной поддержки. Солдаты нам не нужны — все равно их нечем вооружать, мы не брали с собой запасной арсенал. Со снаряжением и продуктами тоже пока все в порядке. Что еще? Даже и не знаю…
— Проводник, — подсказал Велга. — Я хоть и москвич, но сам понимаешь, сколько времени прошло. Да и в те годы, до войны, мое знание Подмосковья и Московской области оставляли желать лучшего.
— Ага, — немедленно обрадовался Хельмут. — То есть ты со мной согласен?
— Согласие, — ответил незнакомой Дитцу цитатой Александр, — есть продукт, выработанный при полном непротивлении сторон. Я в данном случае не противлюсь. Ты прав, нельзя распыляться. Нас и так слишком мало. И нас мало, и времени, возможно, тоже.
— Почему — времени? — спросил Дитц.
— Ощущение такое. И еще потому, что его всегда оказывается мало.
Глава 13
Справа и слева лес вплотную подступал к дороге, и, глядя на золотящиеся под солнечными лучами высокие сосны, на тяжкие лапы елей, широкие кроны дубов, светлые и нарядные стволы берез, трудно было поверить, что там, в глубине, за ветвями и листьями, скрывается неизмеримая древняя и безжалостная сила, готовая в любой момент смять и уничтожить любого, кто осмелится посягнуть на ее нынешнее господство.
— Удивительно, — заметил Велга. — Такое впечатление, что с моего времени здесь, в Подмосковье, мало что изменилось. Тот же лес, дорога… Дороги, правда, были гораздо уже.
Отряд, взяв в проводники Соболя (молодого разведчика из племени Леонида Макаровича звали, как выяснилось, Иван Соболев) тронулся в путь полчаса назад, ранним утром, имея перед собой цель подобраться как можно ближе к Москве, а затем проникнуть и в сам город. И теперь «Ганс» и «Маша» со стремительной осторожностью хищников двигались по широкой, но изрядно запущенной дороге на восток.
— Мало что изменилось? — откликнулся Соболь с заднего сиденья. — Поверьте, если бы вы сюда попали до Исхода, то поняли бы, что изменилось многое. Не знаю уж, какие леса были под Москвой в ваше время, но в мое… Дикого зверья в них практически не оставалось, да и вырублены были изрядно. А уж загажены — словами не описать. Шагу нельзя было ступить, чтоб не наткнуться на пустую пластиковую бутылку, ржавую консервную банку или еще какую-нибудь дрянь. Я вообще подозреваю, что из-за этого природа тоже взбунтовалась. Ну, то есть не только потому, что мы ее использовали, так сказать, в глобальном масштабе — нефть там с газом качали бездумно, леса сводили подчистую, реки загрязняли промышленными стоками и все такое прочее… Нет, не только это нас сгубило, а еще и, прямо скажем, свинское поведение в бытовом, я бы сказал, плане. Приехал в лес на машине с друзьями там и девочками, погулял, водки попил, шашлыков поел, оттянулся, удовольствие получил — так убери за собой! Ямку выкопай, сложи туда все дерьмо, что от тебя осталось, закопай. Или с собой мусор забери, выброси его
