внушительной бутыли…
– Из тебя мог бы получиться неплохой гном…
Полупустая фляга лежала в стороне, а стражники жадно поглощали щедро разбросанную на чистом полотне снедь. – Конечно, ты дылда, как и все люди, однако руки у тебя крепкие – вполне мог бы работать в шахте.
– А люди мне говорили, что я – гном. – Элан вздохнул, искоса наблюдая за лицами собеседников.
– Они тебе льстили. – Старший из народа Молотов на секунду оторвался от поглощения курицы, чтобы свысока похлопать юношу по плечу – ему для этого пришлось приподняться, и Хранителю с трудом удалось сохранить серьезное лицо. Он глядел на кряжистых бородачей, с трудом дотягивающихся ему до плеча, и почему-то чувствовал, что он – дома.
– Хотя силенкой тебя Триединый не обделил! Я бы без проблем взял тебя в кузню.
Элан вздохнул.
– Я бы с удовольствием. Может, как-нибудь потом. Загляну к вам в гости на недельку, постучу молотом, поправлю старые штреки…
Бородачи разом перестали работать челюстями, с недоверием глядя на паренька.
– Тебе что, подчиняется сила гор?
– Ты знаком с магией земли?
Два возгласа слились в один, и Элан улыбнулся, разливая вино по внушительным кубкам, оказавшимся с собой у запасливых гномов.
– Не так чтобы очень. Попробовал как-то – вроде получилось.
– Может, и правда, кто из наших на сторону ходил… – Один из гномов задумался, но лицо его тут же просияло. Он ободряюще хлопнул Хранителя по плечу, отчего тот едва не свалился лицом в остатки еды:
– Не тушуйся, стой на своем, старейшины решат, какого ты рода.
– Да я, собственно, не за этим. А вот за то, что мы так сидим, вас не накажут?
Один из бородачей хмыкнул.
– В военное время дозорный, отвлекшийся от несения службы, конечно, был бы наказан – могли руку отрубить, или того хуже – бороду сбрить. Ну, а сейчас… Кругом мир, да и шахта уже почти выработана. Гномы не чтут точного соблюдения условностей.
Элан едва не подавился куском мяса.
– Сбрить бороду – хуже, чем отрубить руку?
– Удивлен? – Старший из гномов подмигнул изумленному юноше. – Да что с тебя взять, безбородый, ты никогда не поймешь гордости от выращиваемой столетиями, волосок к волоску, бороды. Теперь, когда мы поели, расскажешь, от кого ты прячешься и почему надеешься, что народ гномов возьмет тебя под свою защиту?
– Почему вы так решили?
– Ясное дело. Идешь тихонько, по лесу, не по дороге, избегаешь любых встреч, причем прямиком к тем, кого считаешь пусть дальней, но родней. Зачем же еще, как не за помощью? Вот только не вовремя ты, парень… – Пожилой гном тяжело вздохнул, и лицо его помрачнело. – У нас сейчас времена тяжелые, черные времена. Голод у нас.
– Голод? Вокруг еды достаточно, а у вас должно быть в избытке то, чем можно за нее заплатить!
– Раньше так и было. Все гномы, ремесленник он или шахтер, могли быть уверены в завтрашнем дне, потому что труд их ценился выше золота и драгоценных камней. Все изменилось с тех пор, как были изобретены деньги…
– Разве они не были издавна?
– Ты дитя своего века, и тебе трудно представить мир, в котором нет денег. Люди создали эту игрушку совсем недавно, а до этого обходились чисто номинальной оценкой, используя для этого куски золота и драгоценности. Никто не поклонялся монетам, не мечтал о том, чтобы их стало много. И мир был намного чище. Конечно, лихих людей хватало всегда, однако сам посуди – кто будет везти за тысячи километров, тайком, дурман-траву, если взамен ему предложат зерно или полотно на рубашки? Или предавать своего бога за горсть серебра? Деньги безлики, и на них можно купить все: и чужой труд, и ножи разбойников, и всласть поглумится над себе подобными… У нас не так – вместо денег мы используем долговые обязательства и всегда можем отследить, как и на что они были потрачены.
Пожилой гном мог говорить еще долго, но Элан нетерпеливо спросил:
– Вы говорили о голоде?
– Голод… С тех пор, как люди начали торговать с народом Молотов, все пошло наперекосяк. Горные дороги обложены ватагами разбойников, и мы вынуждены соглашаться на те цены, которые устанавливают местные купцы. Тем не менее, несмотря на то, что мы платим золотом, они все равно дают нам минимум – только чтобы мы не умерли с голоду.
– Почему же вы сами не отправите обоз?
– Чтобы постоянно водить обозы, нас не так много, а один-два обоза ничего не изменят – купцы рассчитывают количество продовольствия, которое мы закупаем, и сокращают соответственно свои поставки. Вдобавок поднимают цены, чтобы компенсировать «упущенную прибыль»…
– И вы это терпите?
– Мы – не воины. Народ Молотов силен и отважен и способен дать отпор, если к нам вторгнется враг, но мы не можем жить, не выпуская оружия из рук. Уничтожь мы купцов – на нас ополчится все государство людей, и нам придется забыть о мирной жизни, превратившись в банду, с боем добывающую себе кусок хлеба. Возможно, мы и пойдем на подобное – ради спасения своих детей, однако если мы изменимся, они вырастут не честными кузнецами и ремесленниками, а разбойниками и душегубами. Люди начнут за нами охотиться, как за дикими зверьми – и народ гномов исчезнет, даже если кровь наша и останется в этом мире. Шахты окажутся заброшены, а наши потомки будут кем угодно, только не порядочными глендами.
– Но разве можно добиться справедливости, просто рассуждая у костра с прохожим о добре и зле? Может, стоит что-нибудь сделать?
– Вы невежливы, юноша. Старики любят пространные разговоры, а молодежь все время торопится жить…
– Старики или старейшины?
Элан заработал пристальный взгляд из-под нахмуренных бровей. Пожилой гном помолчал, теребя бороду, и наконец заговорил:
– Иногда в добропорядочной семье народа Молотов, гордящегося поколениями своих предков-глендов, или, как у вас называют, мастеров, рождается необычный ребенок. Он с детства не интересуется обычными играми гномов, он томим непонятной тоской, заставляющей его часами смотреть на солнце, или брать в руки кисть, или вмешиваться в разговоры старших, мешая почтенной беседе. Народ Молотов ценит таких детей, но селит отдельно. Их воспитывают старейшины – те, кто взял на себя бремя вести свой народ по дорогам судеб. Иногда таких детей убивают – и никто не знает, почему, по каким признакам отбирают тех, кому жить на этом свете, а кому – умереть. Незримый меч внезапной смерти висит над каждым из воспитуемых до его совершеннолетия, пока общие врата не распахнутся перед ним и он не останется в толпе гномов – один на один со своим предназначением. Смешно, в толпе – и один на один.
Собеседник Элана нахмурился, полез в карманы, нашел старую, прокопченную трубку, раскурил ее от тлеющего огня и, выпустив большой клуб дыма, продолжил:
– Старейшиной становится лишь один из ста таких детей. Из остальных может получиться скульптор, или художник… или маг. Я был уверен, что готовлюсь в старейшины – меня учили быть частью народа Молотов, принимая интересы любого как свои. Так у нас учат правителей, потому что властитель, равнодушный к своим подданным, на самом деле убийца своего народа, пусть неявный и неосознанный – но убийца. Я был счастлив и горд выпавшим мне жребием и честно переживал за жизнь своих соотечественников. Пока однажды не увидел сон. Обвал в отдаленном штреке – десятки глендов гибли под неимоверной тяжестью камня, медленно выдавливающего воздух из легких… Я умирал с каждым из них. Раз за разом я задыхался от удушья, и трое взрослых из последних сил держали бьющегося в агонии ребенка. Тех горняков уже никто не мог спасти… С той поры я вижу сны и всегда успеваю предупредить о беде до
