Венчание со страхом

– Да.

Никита встал и отошел к окну.

– Вы открывали клетку Хамфри? – спросил он тихо.

– Открывал.

– Зачем?

Юзбашев неожиданно умолк.

– Зачем?!

– Вы все равно не поймете.

– Зачем вы это сделали? Вас же могли увидеть. Зачем?!

– Он – мой друг.

– Что? – Никита даже растерялся.

– Видите – не понимаете, – Юзбашев печально улыбнулся. – Хамфри мой друг. Мы с ним не виделись сто лет.

Никита облокотился о стену. Он наблюдал за этологом.

– Эта обезьяна агрессивна и опасна, я сам в этом убедился, – сказал он хрипло.

– Это мой друг, – повторил Юзбашев. – Все два года, что я работал на базе, Хамфри был единственной моей отдушиной. Он мудрый и добрый. Он жил с людьми с самого рождения. Он учился у них, он хотел их любить. А люди посадили его в клетку, сделали из него средство для удовлетворения своего преступного любопытства, превратили его в подопытную свинку, мучили его. А он… Хамфри неоценимо помог моим исследованиям самим своим существованием. Благодаря ему, Никита Михайлович, я понял, как ведут себя порой они, наши меньшие братья, и мы, боги, властители этого мира. И сравнение было не в нашу пользу. Он привязался ко мне потому, что я пытался оградить его от всех этих… в общем, потому, что я относился к нему так, как и надо относиться к другу, брату. А они, эти мои коллеги, – Юзбашев злобно сверкнул глазами. – Эх, зеленые в нашей стране спят, вот что! Иначе они давно бы вывели всю эту лавочку, где кое-кто вообразил себя доктором Моро, на чистую воду!

– Зачем вы открыли клетку, черт вас возьми?! – Колосов уже терял терпение.

– А вы бы разве не захотели сделать приятное своему другу?

– Он… обезьяна оказалась на свободе?

– Да. Там есть кусты сирени. Мы спрятались там. Хамфри был доволен.

– Доволен?! Ах, доволен. Где он перемазался в грязи?

– Помнится, под кустами было довольно сыро. Земля раскисла, дождь ведь прошел, – равнодушно ответил Юзбашев. – Наверное, там он и испачкался.

Никита стиснул зубы.

– Я не верю вам, – прошипел он. – Ни единому твоему слову не верю. Не верю в то, что человек, собирающийся обворовать тех, с кем он работал и делил хлеб в течение двух лет, бросает все и, рискуя быть замеченным, сентиментально оказывает внимание знакомому шимпанзе.

– Я же говорил – не поймете. Но все было именно так. Я не мог уйти оттуда, не повидав его, потому что знал: это в последний раз. Больше я на базу не вернусь.

– А как же Зоя?

– С ней я спал. Это – больше, чем дружба. А если хотите – меньше.

– Ну а вещички в камеру ты ей поручаешь носить! – взорвался Никита. – Ей! Принесите мне щетку, тапочки… А эта чертова обезьяна… Да знаете… знаешь, что ты наделал?! Если правда, что ты сказал, знаешь, что ты натворил? Ты и раньше выпускал его, так?! Ну, говори же! Я сам убедился – ты любитель открывать клетки: с тигром-то прошлой ночью… Ты, ах ты…

– Не кричите на меня! И не смей мне тыкать!

– Открыватель клеток… Ах ты освободитель, Сетон-Томпсон, Дарвин хренов! Да ты кто такой, кто тебе право дал выпускать эту тварь?! Правильно тебя вышвырнули оттуда! Что наделал, а?

– Да что я наделал-то? – Юзбашев с недоумением воззрился на Колосова.

– Вы открыли клетку, вы выпустили обезьяну. Вы делали это всякий раз, как появлялись на базе. Не отрицайте – все равно не поверю!

– Ну и что? Что в этом такого?

– Как что?! А убитые женщины? А размозженные черепа?! А мозги?!

Юзбашев побледнел. Он начинал понимать, смутно, но начал!

– Нет, что вы… я же закрыл ее. Закрыл.

– Что?

– Я закрыл клетку. Сам, лично, клянусь! Мы посидели под кустами, затем я отвел Хамфри обратно. Он не противился, он понимает – я не могу иначе. Он всегда мне подчинялся.

Никита беспомощно оглянулся: стены кабинета, дверь, окно зарешеченное – да что же это, в самом деле?! Что это? Бред? Наваждение? Или он смеется надо мной?!

– Вы закрыли клетку? – рявкнул он.