– Я не в смысле возраста. А лгать, оказывается, легко и приятно.
Ира только фыркнула.
– И что теперь будем делать? – спросила она, подавая Кате полотенце.
– Не знаю. Ждать. А что еще?
Тут во входную дверь позвонили.
– Опять Караваев! Ну что ты будешь делать? Его сейчас Сидор Прохорович линчует. – Ира побежала спасать звонившего от ярости разбуженного соседа. – Ой… это вы, ребята…
Катя выглянула из ванной и…
На пороге стоял Кравченко собственной персоной. Из-за его плеча выглядывал Мещерский. Черные усики его забавно топорщились.
Всю дорогу домой Кате казалось, что она превратилась в некую расслабленно измученную массу: вялое тесто или еще не испеченного Колобка – так мягко, покорно, а главное, глупо-блаженно она улыбалась, отвечая на гневные упреки приятелей.
Их, вернее, его, Кравченко (потому что образ Мещерского плавал в каком-то неопределенном тумане), нежданное появление встревожило, растрогало, раздосадовало, обрадовало и немного перепугало ее.
Они поднимались в лифте. Ехали домой. Мещерский был уже в это время на пути к своей холостяцкой Яузской набережной, пообещав напоследок «серьезно» поговорить с Катей, «когда это будет уместно».
– Почему ты мне-то не сказала? Ведь они… ты даже не представляешь, что они могли с тобой там сделать! – громыхал Кравченко. – Мы в отделе были, дежурного переполошили. Ну, почему же ты…
– Потому, не спрашивай ничего, – она поднялась на цыпочки, вздохнула и обняла его крепко-крепко, и все его слова сразу запутались в ее волосах.
Его часы, что тикали у самого ее виска, показывали двадцать три минуты пятого. Новый день начинался пасторальной идиллией. Но это было так приятно! Этим совсем не хотелось шутить.
Глава 27 ОТКРЫТАЯ КЛЕТКА
Новый день для Колосова начался с весьма плодотворного совещания – с самим собой. Он явился на работу рано и целый час до оперативки провел, запершись в кабинете. После того как «шеф» всех отпустил, он снова вернулся в свое убежище и снова заперся. Развалился в кресле, закурил сигарету. Затем медленно размотал бинт на правой руке. Язвочки сменились розовыми шрамами: точно кошка цапнула. Что ж, сойдет и так: шрамы – украшение мужчины.
Зазвонил белый телефон – прямая связь с районами. Объявился Коваленко, но ничем не порадовал. На Красной Даче не произошло ничего нового. Киселев охотно и подробно признавался на допросах в прокуратуре в нападении на сторожиху и припомнил еще одну аналогичную попытку с дояркой местного совхоза, не увенчавшуюся, по его словам, успехом. Но больше ничего не выдал.
– Я в лоб про те убийства, как ты и велел, не стал спрашивать, – докладывал Коваленко. – Начал у него на работе выяснять по тем дням, есть ли алиби. На день убийства Калязиной он был в отгуле, а значит, ни подтвердить, ни опровергнуть фабричные не могут, остается жена – а она не свидетель. А вот на брянцевское происшествие алиби есть. Двадцать восьмого мая их главный инженер свадьбу играл. Все начальство допоздна у него гуляло. Киселева под шарами уже утром домой привезли. Вряд ли он сумел бы успеть на электричку и к восьми быть уже за сорок километров в поселке художников. Так что, Никита, два против одного, плюс его задержание с поличным. С камерой все нормально, я лично все устроил. Но пока молчит. Вот такие дела у нас. Я тут до выходных поработаю с ним. Посмотрим, авось что и прояснится.
Никита повесил трубку. Авось… Итак, по убийствам набирается весьма занятная компания подозреваемых: Киселев, Юзбашев, шимпанзе – мать его так… Он усмехнулся. Господи, что за жизнь пошла! И эти, макаки, туда же. Подумал и связался с Бюро судебно-медицинских экспертиз, где проводились повторные комплексные исследования останков убитых женщин. Патологоанатом любезно согласился зачитать ему выдержки из заключения. Никита быстро конспектировал: в случае с убитой станционной рабочей – никакой ясности: «Обширные повреждения черепа, раздробление костей, давность происшедшего не позволяют сделать категорический вывод об извлечении или не извлечении мозгового вещества», – читал эксперт.
А вот в случае с художницей «извлечение» вроде подтверждалось, но с оговорками
– С официальными данными сможете познакомиться на той неделе в прокуратуре, – заверил эксперт на прощание. – Мы завтра направляем заключение следователю.
Итак, и тут тоже все было два к одному. Никита сделал пометки в блокноте. Мозг действительно извлекали не впервые. Но для чего? Если это совершил человек – ненормальный, псих, геронтофил, куда он девал все это? Где хранил? Как транспортировал с места происшествия? И, наконец, куда употреблял? Вообще, зачем ему это? Фетиш? Ну положим,
Никита вскочил, едва не опрокинув пепельницу со стола. Потом снова сел. Этолог далеко, в Спасском ИВС. Он достал записную книжку, отыскал телефон института.
А что, собственно, в нем проку, в телефоне-то? Ольгина тоже нет в Москве, там он, на базе. Но все же набрал номер из какого-то упрямства перед невезением.
– Алло, вас слушают, – голос на том конце провода звучал властно и приветливо – хорошо поставленный низкий женский голос.
Колосов попросил к телефону Ольгина.
– Простите, а кто говорит?
Он представился.
