Венчание со страхом

Ольгин удивленно поднял брови.

– О, я вижу, Олегу в вашей конторе развязали язык. Похвально. Впрочем, это, наверное, не было сложно, он с трудом хранит секреты. Ну что ж, Званцев, наверное, вам все и объяснил, хотя бы в общих чертах. Объяснил, а?

– Но я ваше мнение хочу слышать. Зачем сейчас в наше время, когда… когда… черт!.. все ломается, все летит куда-то и в стране, и в нас самих полная смута, вы обращаетесь к ТАКОЙ теме? Да о каких там неандертальцах, ископаемых пращурах может вообще сейчас идти речь?! Кому это нужно? Вся эта ваша каменная лабуда – кому?!

Ольгин откинулся на спинку стула.

– Мне, – молвил он тихо. – Вам это не нужно. Ну, Бог с вами. А мне нужно. Это – мое дело, профессия моя, жизнь моя, мечта. Я хочу ЗНАТЬ, понимаете? Не гадать, не философствовать, не брести во Тьме, а знать – осязать, видеть, чувствовать.

– До что видеть-то?! – крикнул Никита.

– Начало времен. Зарождение жизни. То, как мы пришли в этот мир. Какими мы были. Кем… Животными или все-таки… Самую главную вещь. Истину. Самый большой секрет. Нет, вам я этого все равно не объясню. Я антрополог – и это мое призвание. Но мой предмет стал тесен для меня с некоторых пор. А Эль-Эйч открывал новые горизонты или… давал иллюзию, что открывает. Но я все равно шел на это. Даже на иллюзию шел, лишь бы… – Ольгин осекся, словно что-то сжало ему горло. – А почему я делал это таким образом, на своей шкуре? А как же мне было это делать иначе? Как? Лаборатории нет, средств нет, наука – нищая побирушка и я – Александр Ольгин – никто. Никто, понимаете?! Полный ноль. Но я ученый, мне сорок пять лет. И это жизнь моя проходит мимо. Утекает сквозь пальцы. То, что я не сделаю сейчас, я уже не сделаю никогда. Понимаешь ты это, парень?! И мне некогда ждать, когда ОНИ разберутся со всеми своими революциями, реформами, войнами, разборками и вспомнят, наконец-то вспомнят о самом главном – о Жизни, о себе, о нас, о смысле всего этого бытия, о самом Основном вспомнят! Я устал ждать, понимаешь ли ты это? А потом… и ждать вроде нечего: дело всей моей жизни, моя наука никому не нужны. Это всего лишь «ископаемая лабуда». А я… я сдохнуть готов ради этого! Сдохнуть! Ты вон обезьяной меня попрекаешь замученной, а я сам готов костьми лечь, только бы понять… понять… ВСПОМНИТЬ ВСЕ… Все. – Он, только что почти кричавший в лицо Никите, вдруг закрыл лицо руками, затих. Плечи его вздрагивали.

– И убить ради этого готов, значит, тоже? – спросил тот. – В целях эксперимента? Как первый хищный предок: камнем по башке, мозги наружу. А куда ты, кстати, мозги употреблял? Пробовал, что ли? На вкус, как неандерталец?

Ольгин застыл. Отнял руки от мокрого лица. Глаза его снова окутала тьма. И в них стало страшно смотреть, точно в бездонный колодец.

– Я вообще-то решил сказать это только на суде, – молвил он, отделяя слова, как отделяют плевелы от зерен или бусины четок – белые от черных. – Впрочем, ЭТО все равно нельзя доказать, вернее, я бы мог доказать, если бы мне позволили снова… – Он запнулся. – Ну, я хотел заявить об этом на суде, чтобы не думали обо мне как о скоте и подонке. Хотел сказать напоследок вам всем, вам, ради которых я и делал все это, пытался узнать больше о вас… о нас…

– Что ты хотел заявить? Что конкретно?

– Я НЕ МОГ НИКОГО УБИТЬ. Ни Балашову, ни Серафиму Павловну Калязину, ни двух других старух, о которых я вообще ничего не знаю и о которых меня почему-то все время спрашивают. НЕ МОГ, ПОТОМУ ЧТО…

Охранники, сидевшие в коридоре ИВС, обернулись на грохот – дверь следственного кабинета влипла в стену. На пороге стоял начальник отдела убийств. Лицо его было белым как мел.

– Уведите подследственного в камеру, – приказал он. А спустя минуту он уже звонил из кабинета начальника изолятора в экспертно-криминалистический отдел, где вот уже неделю проводилась экспертиза препарата Эль-Эйч.

– А знаешь, Никита Михайлович, ничем, брат, пока не могу порадовать, – сообщил ему начальник химической лаборатории. – Этот препарат изготовлен на основе диметилприптамина. Это мы установили. И это действительно не наркотик в настоящем смысле слова, а препарат, используемый в психофармакологии, имеющий свойства сильного галлюциногена. Производится он из растительных экстрактов, экспортируемых из Индии и Пакистана. Тот, кто его применяет, действительно не способен в определенные промежутки времени отвечать за свои действия, но… Это диметилприптамин, а Эль-Эйч – гораздо сложнее. Чтобы описать его воздействие на человеческий организм, нужны фундаментальные исследования.

– Сколько вам потребуется на это времени? Две недели, три? – Никита дышал словно запаленная лошадь.

Эксперт помолчал.

– Ты, видимо, не понял меня, Никита Михайлович. Я повторю: нужны фундаментальные лабораторные исследования.. Сколько они продлятся – не мне судить: год, два, три. И не нам их делать. Тут надо обращаться в Институт биохимии. Нужны специальная лаборатория, оборудование, подопытные животные. Это совершенно особый препарат: новое поколение, двадцать первый век. В лабораторных условиях эксперименты с ним могут длиться годами. Неудивительно, что этот бедняга так возжаждал ускорить результат, добровольно став подопытным кроликом. И знаешь, я его понимаю.

– Я тоже, – хрипло выдавил Никита. – ТЕПЕРЬ И Я ТОЖЕ.

Глава 45 ПУТЬ ПОЗНАНИЯ

На следующий день после означенных событий Катя на своем рабочем месте трудолюбиво корпела над очерком о сельских участковых Подмосковья. Время близилось к шести вечера. А ей еще мечталось успеть заскочить в книжный магазин на Полянке, куда, по слухам, поступили мемуары биографа генерала Бонапарта.

Под стук машинки она даже не услыхала, как в кабинет кто-то вошел. Подняла голову – и надо же! – Колосов собственной персоной.

– Ой, Никита, привет.