Венчание со страхом

в руках. – Вот еще один свидетель, надежней будет.

– Хорошо. – Колосов поднес шприц к венам на левой руке. – Дрожит, зараза… Ну что, Сережа, ты говоришь, что слышал, как кто-то бежал по коридору?

– Да. – Мещерский включил камеру и смотрел через объектив на то, как игла входила под кожу.

– А вот мы сейчас и проверим… прове…

Катя смотрела на ЭТО широко раскрытыми глазами. Она знала, что не закроет их, как бы ей ни было страшно и гадко. И она увидела все. И готова была свидетельствовать хоть перед самим Господом Всемогущим о том, что же делал с человеческим существом этот препарат Эль- Эйч.

ОН НЕ МОГ ДВИГАТЬСЯ – эта новость повергла всех, кто непосредственно занимался уголовным делом Александра Ольгина, в тихий столбняк.

Видеокассету с записью эксперимента с препаратом Эль-Эйч, испытанным Колосовым на себе в присутствии двух свидетелей, крутили во всех кабинетах – и в розыске, и в прокуратуре, и в экспертно- криминалистической лаборатории. Розыск гудел как потревоженный улей, а не менее потрясенная прокуратура хранила дипломатическое молчание. Пока.

– Ольгин не мог никого убить под действием препарата, потому что доза, которую он себе вводил, действительно вызывает ту самую реакцию организма, о которой он мне и сказал во время допроса, – объяснял коллегам Колосов. – А реакция заключается в следующем: болевой синдром, потеря сознания, резкое замедление пульса, судороги. А впоследствии что-то вроде комы – одеревенение мышц, и далее, когда действие препарата заканчивается, – головокружение, полный упадок сил, нарушение координации движений и рвота при малейшей попытке подняться на ноги.

– Да тебя за такие эксперименты гнать надо из органов, – негодовало начальство. – Самоуправство развел! А если бы сердце не выдержало, а? Если бы этот Эль-Эйч дурачком тебя сделал? Олигофреном? Если ты сам своей жизни и здоровья не жалеешь, то… Вот влепим «строгач» с занесением, будешь помнить, как такие фортели выбрасывать! А был бы ты сын мне – я б тебя за такие опыты отлупил бы так, что ты, красавец, месяц у меня сидеть бы не смог! Ми-чурин выискался! Чувствуешь-то как себя? В поликлинику – марш немедленно, пусть полную диспансеризацию сделают, нет ли чего, не дай Бог, – тон с негодующего переходил на растерянный. – Эх, молодежь, все торопитесь, все сами, сами, а потом…

– Так ради дела ж, товарищ полковник, – оправдывался Никита. – Зато теперь полная ясность.

– С чем ясность-то у тебя? – хмыкало начальство.

– С тем, что Ольгин никак не может быть убийцей, несмотря на все собранные по делу доказательства.

– Действие препарата в дозе пяти-шести миллиграмм, которые он вводил себе постепенно, длилось максимум три часа, – рассказывал Колосов Коваленко и сыщикам своего отдела. – Так же и со мной было: сначала боль, потом полная отключка. Двигаться при этом не можешь совершенно – лежишь как бревно, тела не чувствуешь. Ощущение странное, весьма страшное, но об этом после. Мои свидетели все это подтвердят: я был абсолютно нетранспортабельным. Мещерский мне пульс измерял, так он почти не прощупывался, как у сурка в анабиозе. Потом, когда я начал маленько в себя приходить, меня стало наизнанку выворачивать. Симптомы как при сильнейшей мозговой травме: перед глазами все плывет, ноги тебя не слушаются. Ни идти, ни тем более БЕЖАТЬ или нападать на кого-то – то есть совершать достаточно активные действия – я был просто не в состоянии. И Ольгин тоже. И теперь, братцы, при таком вот раскладе получается очень интересная картина по нашему делу о четырех убийствах.

– Какая картина, Никита Михайлович? – подал голос «на затравку» один из самых молодых сотрудников «убойного».

– А такая, ребята, что нас кто-то все это время держал за круглых лохов. НАМ ЕГО ПОДСУНУЛИ. Доходит до вас? Ольгина положили на блюдечко с голубой каемочкой со всеми его парадоксальными уликами и отдали нам.

– Все равно твоя видеокассета с этим ужасом (Я б этих изобретателей стимулятора к стенке бы поставил. Это ж надо так над людьми измываться!) – не доказательство, Михайлыч. Увы, увы, – Коваленко, который от волнения не мог спокойно усидеть на стуле, развел руками. – Полная это самодеятельность – так мне в прокуратуре сказали. Хотя впечатление и на них эти картинки произвели сильное. Для нас, да и, пожалуй, для них с Ольгиным уже все ясно, но… Но без заключения компетентного научного учреждения от этой видеокассеты и твоего самопожертвования пользы – кот наплакал.

– Мы не о пользе сейчас речь ведем, а о знании, об информации полученной, – Колосов и сам начинал заводиться. – Тип, который все это организовал, он… Ну, давайте порассуждаем, так сказать, от фонаря. Зачем ему понадобилось подсовывать нам антрополога в качестве кандидата в убийцы?

– Потому что он, считай, самый удобный, как оказалось, персонаж этой кромешной сказки, – ответил Коваленко. – Трехнутый научный фанатик. С памятью в прятки играет, по- моему, и с рассудком тоже. А это… если ЭТО и сделал кто-то, Никита, ну, твою любимую тарелочку с каемочкой, то искать его надо среди тех, кому было распрекрасно известно об опытах с Эль-Эйч и его действии на живой организм в больших дозах. И главное – было известно и то, что проверить его обычным лабораторным путем практически невозможно. Словом… на ком у нас кровь-то была, на гражданине Юзбашеве, а?

Они посмотрели друг на друга.

– Действительно, Юзбашев ненавидел Ольгина. До дрожи, до чувства гадливости, – сказал Никита. – И на нем была кровь группы потерпевшей…

– А мы его снова выпустили. Хотя… – Коваленко крепко постукивал по колену кулаком. – Слишком много сложностей тут, суеты: четыре убийства – и что, все только ради отмщения за какие-то прошлые научные обиды? Нет, тут дела должны быть посерьезней. И ставка побольше.

– О ком ты подумал сейчас?

– О ком? Если и подсунул нам кто-то Ольгина, так тот, кто, как ты говоришь, распрекрасно знал о всех их делишках, обо всем, что на базе творится. А ставка… ФОНД-ТО этот заокеанский Мелвилла и О'Хара, который деньги в институт перечисляет на научные исследования… А по программе «Рубеж человека» всеми средствами полновластно распоряжался Ольгин. Я специально справки наводил для прокуратуры: они хоть и прибедняются там, но через его руки проходили неплохие деньги. Очень даже неплохие по нынешним временам.