Мещерского – та же картина, позвонила на квартиру Кравченко – и там глухо.
Следующий ее звонок предназначался Сергееву. Вот тот, как и подобало дисциплинированному сотруднику правоохранительных органов, стоял на посту.
– Саша, тебе Жуков, может быть, позвонит, если что вспомнит, – сообщила она после передачи скудных сведений, почерпнутых из беседы с мальчиком Кешей. – Я ему твой телефон оставила. И брату его тоже велела передать. Может, и он позвонит.
– После дождичка в четверг, жди-дожидайся, – буркнул Сергеев. – Впрочем, сдается мне, что это уже неважно, Катюша. Как рыбе зонтик это теперь.
– Какой рыбе? Ты о чем? Почему неважно? – насторожилась Катя.
– Обстоятельства тут одни.
– Какие обстоятельства?
Он сделал многозначительную паузу.
– Вновь открывшиеся.
Катя уже теряла терпение. Сергеев, когда у него дурное настроение, изъясняется туманно-туманно. Ему бы в Лондоне обитать!
– Что еще стряслось? – спросила она громко. – Почему тебя уже не интересуют братья Жуковы?
– Да не меня, Кать. – Сергеев вздохнул. – А стряслось что… Синеухов в убийстве признался, вот что.
Катя озадаченно умолкла.
– Взял все на себя брат Синеухов Тимофей Борисович, – продолжал Сергеев. Однако ни радости, ни энтузиазма раскрытого дела в его голосе не слышалось.
– Тебе же про царицу доказательств объясняли. – Катя чертила на листке бумаги косые клеточки. – Это, наверно, по камере он… – Она тут же прикусила язык, вспомнив, что неосторожное упоминание табуированных тем по телефону доводило Сергеева (как и всякого настоящего опера) до состояния тихого исступления.
– Он признался на допросе у Зайцева. Не у нас, а в прокуратуре, – отчеканил Сергеев.
– У Зай-цева?
– Да, дорогуша, у него самого. Господин, надзирающий за законностью, мне час назад как позвонил. Торжествует там, в литавры бьет. Обскакал, мол, тебя, угро, на вороных-буланых. С тобой подозреваемый в глухую молчанку играл, а со мной, мудрым, полное признание выдал. Чистосердечное.
– Так, значит, все-таки Синеухов убил Стасика? – Катя не верила ушам своим. – Подожди, а зачем же его в прокуратуру взяли? Он же у вас в ИВС сидел? Ты сказал вроде по указу…
– Зайцев перед отпуском торопится. Днем и ночью пашет. Сегодня прямо с утра потребовал: подавай мне Синеухова. С конвоем, естественно. Ну, мы и подали. Хозяин – барин. Отвезли в прокуратуру.
– И у него в кабинете Синеухов признался в убийстве? Вот так взял и…
– Ага. Взял и…
– А твои сотрудники при этом присутствовали?
– Ты что, Зайцева не помнишь? Разве он позволит? Он же все сам – и швец, и жнец по всем делам, – Сергеев говорил насмешливо и отрывисто: то ли злился, что у него из-под носа увели раскрытие громкого дела, то ли…
– А Синеухов все в деталях показал? Ну, как он убивал, чем, куда дел орудие убийства? – допытывалась Катя.
– Эти важные подробности мне сообщить пока не сочли нужным. Он еще в прокуратуре.
– Как же так? Странно… Ну подожди, его же скоро, наверное, назад привезут. Не расстраивайся.
– Кто расстраивается? Я? Я расстраиваюсь? Да я… – Сергеев кашлянул басовито. – Плохо ты меня, Катюша, знаешь. Я об одном только тревожусь.
– О чем, Саша? Ведь если убийцу поймали – и слава Богу. Так быстро! Ведь это же ты его взял. Ты и Загурский. Дело, считай, на девяносто процентов вами сделано. Я так и напишу, – горячо заверила Катя.
– Да не о галочке я пекусь! Не о славе, – повысил голос Сергеев. – Я ж говорю: плохо ты меня знаешь. Дело он загубит, вот что я боюсь.
– Ну почему загубит? Зайцев отличный следователь. Ты, Саш, к нему несправедлив. И если Синеухов…
– Вот-вот, если Синеухов, – передразнил Сергеев. – А если нет, а? Что тогда? А Зайцева теперь, когда он на таком коне-скакуне, не переубедишь, хоть лопни. Он за эту версию горой будет стоять. Это ж
Возразить на это резонное замечание было нечего, Катя и не возражала. Разговор с Сергеевым настроения, увы, не улучшил. Она отодвинула телефон и задумалась. Итак, в Каменске все тоже в сомнении и недоумении. Все, кроме счастливца Зайцева. Интересно, а вот если бы Синеухов признался не ему, а самому Саше, стал бы начальник Каменского ОУРа источать столь ядовитый скептицизм по этому делу? Соперничество ведомств – вещь, конечно, полезная. Рвение профессиональное подстегивает, и вообще… Но не до такой же степени!
Но до чего Сашка изменчив! Сам ведь взял этого ханыгу, сам кому-то говорил: «похоже, он», сам его раскручивал, а стоило только тронуть его больное сыскное самолюбие – и он уже ни в чем не уверен. Будто бы.
