– Ты присядь, пожалуйста, – сказал он. – Хочешь, чтобы я обозначил имя? А зачем? Ведь ты и так его уже знаешь, Катя.
– Я подумала, это какая-то ошибка. – Она села, тревожно глядя на эту «Судебную психиатрию». – Он совершенно не похож на…
– На кого?
– На некрофила, – она произнесла это слово с заметным усилием.
– А на убийцу?
Катя не ответила.
– Ты ездила в цирк? – спросил Никита. – Только не говори мне, пожалуйста, что ты там еще ни разу не была.
– Я ездила в цирк. Я была там. И я говорила с ним. И с другими тоже. И я… я совершенно запуталась.
Колосов сбросил книгу в нижний ящик стола. Включал и выключал свет настольной лампы, хотя за окном светило солнце.
– Ну, рассказывай, – произнес он так, словно делал ей великое одолжение. – Хочу послушать, что ты сама обо всем этом думаешь.
Молчать было глупо. Она же сама пришла! Никита слушал внимательно и отрешенно. Затем довольно сухо изложил голые факты и события минувшей ночи. Катя была потрясена.
– Он разделся и спрыгнул в могилу? – спросила она.
– Угу.
– И пришел на кладбище под проливным дождем? В грозу?
– Угу.
– И в камере пытался вскрыть себе вены?
– Угу.
– И ты сказал… эта фраза, что ты слышал от него там, на кладбище…
– «Mein Liebchen». Наверняка знаешь перевод.
Катя кивнула.
– Но ведь и намека не было на то, что Петрова ему нравилась! Я же говорю тебе, я слышала, что ему «вообще плевать на женщин».
– На живых, – Колосов поднял на нее глаза. – На живых, Катя, вот в чем штука-то. Смотри, что он нам оставил в качестве посмертного письма. – Он достал из стола фотокопию записки Коха.
Катя просмотрела ее. Потом взяла листок с переводом. Никита вспомнил, как делали этот перевод: малыш Воронов постарался через свою подружку-учительницу. «Это и точно стихи, Никита Михайлович, – сказал он озадаченно, – знакомая моя поначалу переводить дословно стала, а затем порылась в книге и уже готовый перевод нашла. Это вот: «Mir war, als…» «Мне снилось, что яму копал я, вечерняя близилась мгла. Копал в ширину и в длину я – и это могила была…»
Никита следил, как сейчас эти же самые строки читает Катя: «И будто бы к этой работе был вынужден чем-то, но знал: что только ее я окончу, я все получу, что желал»6.
– Был вынужден чем-то… – повторила Катя, вернула листок и снова спросила: – Значит, он пришел на кладбище под проливным дождем в грозу? – Припекло ублюдка. Ты бы видела это зрелище: дождь, молния и в ее фантастическом призрачном свете его голая задница и спущенные штаны. Кино! Стивен Кинг.
Катя отвернулась к окну. Что можно ответить на его намеренную грубость?
– Тебе не кажется, что он попытался объяснить? – спросила она после паузы.
– Что?
– В первую очередь даже не вам, а себе природу этого страшного наваждения.
– Трупомании своей?
– Я не знаю… быть может, и чего-то еще… у тебя есть копии протоколов обыска и осмотра его вагончика? Можно я посмотрю?
Он выдал ей копии. Наблюдал, что она там выискивает. О, конечно, изучает, какие книжечки держал некрофил у себя на полке. Эх, Катюшенька, вечно тебе кажется, что весь мир вращается только вокруг книг!
– О крестоносцах он Игорю Дыховичному рассказывал, – заметила вдруг Катя. – Парень его, затаив дыхание, слушал. Тебе бы тоже не мешало с этим мальчишкой побеседовать. Они с Кохом вроде приятелей. Он наверняка может что-то о нем рассказать. И значит, помимо некрофилии, вы его и в убийствах подозреваете?
– А что, он такой вот, по-твоему, не способен на убийство? К тому же Петрову лопатой убили, знаешь ведь отлично.
– А что эксперты говорят?
– Изучают пока представленные образцы.
– Но мотив? Для чего Коху убивать Петрову? – не выдержала Катя.
– Для чего? – Колосов прищурился. – Ну, быть может, затем, чтобы заполучить еще один вожделенный
