свежий труп. А чтобы заполучить его – надо убить.
– Это дикость! Невозможно это, неправдоподобно! Ну, хорошо… а Севастьянов? Его-то для чего убивать и потом сжигать в машине?
– Его… Сама же говоришь: Кох Разгуляева ненавидит в душе. Завидует вроде. Причину зависти, думаю, разгадать нетрудно. Разгуляев звезда манежа, а Кох у него на побегушках. Хотя порой самую трудную и опасную работу выполняет. Естественно, хочет парень иметь свой собственный аттракцион.
– Ну и убил бы тогда Разгуляева! Из зависти. При чем тут Севастьянов?
– В цирке все знали о конфликте между Севастьяновым и дрессировщиком. Многие подозревают Разгуляева, только помалкивают. И еще этот пистолет подброшенный, отмытый кем-то с мылом… Вроде бы подброшенный… А ведь по этой улике мы Разгуляева почти уж задержали. Все к этому шло, не вмешайся Воробьев с Дыховичным. Так что…
– Ты хочешь сказать, что Кох мог застрелить Севастьянова и подбросил пистолет Разгуляеву, чтобы того обвинили в убийстве? И все ради того, чтобы отнять у него номер в каком-то жалком шапито? – Катя покачала головой. – Извини, Никита, но это получается: в огороде – бузина, в Киеве – дядька. Эта твоя версия…
– Наплевать на версии. – Колосов встал, отошел к окну. – Катя, если честно, мне сейчас на все эти виртуальные домыслы наплевать и растереть. Он и так мне все скажет.
– А если не скажет?
– Кто? Кох? Мне?
Катя умолкла. Бог мой, такая самоуверенность! Наш Гениальный Сыщик в полном своем грозном профессиональном великолепии. Она снова перечла перевод записки Коха. «И будто бы к этой работе был вынужден чем-то…» Какая странная, полная безысходности фраза! Что же вынуждало этого парня, с которым она всего сутки назад разговаривала, в грозу, прихватив с собой лопату, идти на кладбище, раскапывать могилу и…
– Никита, – сказала она тихо, – только честно скажи. Это было страшно, да? Когда вы его брали там, на могиле? Страшно?
Колосов обернулся, кивнул.
– Это был не он, Катя. Вообще, я ничего подобного в жизни не видел. Это было… словно не человек, а что-то другое…
– Не слыхал фразу: человека преображает любовь? – Катя спросила это с какой-то недоброй нервной усмешкой. Циничной усмешкой, которая не понравилась Колосову.
– Ты насчет экспертизы интересовалась, – сказал он, помолчав. – Так вот, не очень обольщайся. Эксперты дали заключение, что Петрова убита лопатой и что трупы в Нижне-Мячникове разрублены тоже лопатой (при этом Катя вспомнила – сердце, вырванное из мертвой груди и заброшенное на ветки вишни. А потом… лицо Коха, когда он смотрел в костер там, на пустыре…). Такой вывод они сделали, – продолжил Колосов, заметив, как потемнело ее лицо. – Но вряд ли кто-то из спецов даст категорическое заключение о том, что эти предметы и лопата, изъятая у него, полностью идентичны. Тут наука, как говорится, пока еще бессильна. – Он глянул на часы.
– Ты торопишься куда-то? – спросила Катя.
– Тут надо в одно место еще подъехать. А что?
– Знаешь, Сережка Мещерский очень хотел тебя повидать, – сказала вдруг Катя. – Между прочим, он был со мной и на кладбище, и в цирке.
Никита потянулся за курткой.
– У него адрес прежний? – спросил он. – Да? Ну тогда, если он не возражает, я вечерком попозже… возможно заеду. Я ему из машины позвоню.
У себя в кабинете Катя стремглав кинулась к телефону. Она ни о чем не думала. Знала: так надо. Набрала номер в офис Мещерского: в турфирме «Столичный географический клуб» работали до восьми. Мещерский был крайне удивлен. С Никитой они не виделись бог знает сколько времени. С того самого случая, который… В общем, давно.
– Катя, Никита мне уже звонил, он…
Катя быстренько залпом из всех орудий накрыла его робкие недоуменные вопросы.
– Хорошо, приезжайте. Точнее, за тобой я сейчас сам заеду. Только, Катя, ко мне домой… я не знаю, удобно ли будет.
Она смекнула: у Мещерского все эти два дня сиднем сидит Кравченко. Она, увы, и не подозревала,что всю ночь, проведенную ею в цирке, телефон в ее квартире звонил не переставая. Она и не подозревала, что «драгоценный В.А.», столь демонстративно хлопнувший дверью, опустится до того, чтобы ее проверять!
– Я Никите предложил, пусть прямо сюда в офис едет. – Мещерский – добрая душа – всегда шел навстречу своим друзьям. – Только, Катенька, я не могу Вадьке не позвонить. Пойми, в каком я положении. Я и его позову, хорошо? И прошу тебя, очень прошу, ну, пусть он кретин, пусть… Ну сделай что-нибудь ты. Ну хоть шаг. Ведь ты и он…
– Мы ему вместе позвоним, – тут же решила Катя. – Только сначала я тебе все-все расскажу, чтобы ты был в курсе, что у нас тут творится. Это просто дикость!
Они прождали Колосова до десяти вечера. А когда уже решили: все напрасно – он приехал. Кравченко же на звонок Мещерского только брякнул в трубку, что «польщен приглашеньицем, но ему некогда заниматься всякой ерундой».
«Одно место», куда так срочно понадобилось подъехать Никите, – была тюремная больница при Октябрьском СИЗО, куда несколько часов назад из Стрельни перевезли Коха. Беседа в общей камере-палате Колосова не устраивала. И Коха снова под конвоем препроводили в процедурный кабинет. И снова оставили с начальником отдела убийств наедине. За почти истекшие сутки это было их уже третье свидание. В облике Коха вроде бы ничего не изменилось – лишь повязки у него на запястьях. И этот взгляд…
