Никите очень бы хотелось, чтобы напуганный фигурант смотрел на него «как кролик на удава». Но Кох, видимо, был орешек крепкий. Неподдающийся. Попытка самоубийства добавила лишь черной меланхолии его взгляду. А воспоминание о пережитых унижениях – жгучей ненависти.
Никита чувствовал: ни один человек в мире так не желает его смерти, как вот этот. Мускулы Коха напряглись, еще секунда… Бросок и…
– А ты думал, что больше меня не увидишь? – прошипел Колосов, снова чувствуя под пальцами его горло, выворачивая ему при этом правую руку так, что мышцы болезненно вздулись. – Что же ты, Гена, слинять от меня хотел? Утечь в небытие? А бинтики не мешают, нет? Не жмут?
Он никогда не видел, как на манеже укрощают льва. Но инстинктивно чувствовал: это то же самое. Но лев ли перед ним? Скорее гиена, трупоед.
– Сколько раз ты себе вены взрежешь, столько раз мы тебя аккуратненько перевяжем. Из петли вытащим. В окно сиганешь – по кусочкам соберем и склеим, – сказал он, давая полузадушенному Коху чуть вздохнуть. – И вот так ты от меня не уйдешь. Понял? Ну?!
– П-понял… п-пусти. – Кох задыхался.
Колосов отшвырнул его на стул. И снова Кох, глотая воздух, судорожно растирал себе горло ладонью.
– Сочинение я твое прочел и перевел, – сказал Колосов. – Чистосердечный писака из тебя никудышный, Генрих. Поэтому буду задавать тебе вопросы я. А ты будешь правдиво и подробно на них отвечать. Слышишь, что я говорю? Или тебе громче повторить?
– Я слышу.
– Надругательство над трупами – это твое. И возьмешь ты его с собой в суд и потом после суда, куда приговорят. – Колосов внимательно следил: гиена, хоть ей и дали здоровенного пинка, еще скалит зубы, еще готова к решительному броску. – О патологии твоей не я, а следователь и психиатры с тобой беседовать будут. Судья, прокурор, адвокат. Им и будешь слезницы кропать по-немецки и стишки. А со мной здесь и сейчас будешь говорить не о кладбище. А о живых и убитых.
– Я не буду с тобой говорить. Никогда. Ни о чем!!
– Будешь. Будешь, Генрих. И знаешь почему? Потому что ты не дурак, не идиот, не псих. Ты нормальный. Нормальней всех нас и умнее, да? – Никита следил за ним настороженно: к гиене не поворачиваются спиной, не провоцируют ее на нападение. Если что – ее снова хватают за глотку. – И ты не останешься безучастным к тому, что я тебе сейчас покажу. – Он достал карманный УК, причем вид у него был такой, словно он достает ядовитую ящерицу. – Вот твоя статья. Читай, что ты заслужил по самому суровому приговору. Немного, правда? А это вот статья «убийство». Читай: «Убийство двух и более человек наказывается…» Ну? Ты же не дурак, ты нормальный. Разницу улавливаешь?
Кох глянул, прочел.
– Я никого не убивал, – сказал он зло и упрямо.
И это был великий прогресс! Гиена проглотила брошенную кость.
– Допустим только на одну секунду, что это так. Но кто тебе поверит? У вас в цирке совершено два убийства. И теперь ты, вот такой, как ты есть, у нас. И я спрашиваю, кто тебе поверит, Генрих?
– Я никого не убивал!
– А кто же убил Севастьянова и Петрову?
– Я не знаю.
– Кто подбросил пистолет Разгуляеву?
– Не знаю!
– Не ты! Но ты же ненавидишь его, своего хозяина – все ваши это говорят.
– Валька мне не хозяин! Он… он мне жизнью обязан!
– Но ты ведь очень хотел занять его место. У тебя же все данные быть звездой – молодость, сила, храбрость, желание работать. И цирку ты, наверное, искренне предан. Я прав? Ведь ты любишь это все – парад-алле, манеж, овации зрителей, ты любишь цирк, Генрих?
Лицо Коха пошло красными пятнами.
– Что тебе от меня нужно? – спросил он. – Что тебе от меня нужно?!
– Мне нужно, чтобы ты назвал имя убийцы.
– Я не знаю ничего про убийства!
– А некрофильство и трупоедство твое меня пока мало интересует. – Колосов следил, как рдеют веснушки Коха. – Я же сказал тебе – это сфера психиатров, следователя, судьи. О, тебя будут изучать, Генрих! Гляди, еще прославишься как небывалый феномен. В учебники криминалистики попадешь. Не скрипи зубами… не скрипи, пригодятся. Дантистов в тюрьме нет.
Кох встал. Потом сел. Колосов ждал, стерег его.
– Лопата, что ты с собой каждый раз брал. Откуда она у тебя?
– Купил в магазине.
– В Москве, в Стрельне?
– В Самаре.
– А почему не топор? Топором ведь удобнее. – Никита вдруг вспомнил, как в их самую первую встречу Кох рубил мерзлые бараньи туши. – Но это, если без сноровки, да? – продолжил он. – А если хорошенько потренироваться на мясце для хищничков, то и лопата сойдет. Между прочим, Петрову как раз лопатой и
