– Никита, мне надо подумать, с мыслями собраться. Я все еще в себя никак не приду от…
– Ты думал – убита Анна Лыкова. Почему?
– Сердце у меня было не на месте. Я видел, как они с Иваном уезжали. Я не знаю, все это тоже странно и противоестественно, но мне кажется… Еще там, в баре на «поплавке», показалось – у Ивана к сестре совершенно особое отношение. Он ее смертельно ревнует к Салтыкову – я в этом сейчас просто уверен.
– Сережа, но убили-то не Анну Лыкову, а Марину Ткач, – повторил Никита. – Ладно, тебе надо действительно успокоиться, мозги проветрить. Возвращайся в дом, но будь там недолго. Сошлись на то, что тебе приказано ехать в прокуратуру к следователю, я дам тебе повестку. Вечером, если придешь в норму, все спокойно обсудим.
– А ты куда, Никита?
– В Воздвиженское. На очереди домработница Малявина и он сам.
– А если вы не найдете его? Если он скроется, если это он убил?
– Знаешь, Сережа, – Колосов открыл дверь кримлаборатории, выпрыгнул наружу, прошелся, разминая затекшие ноги. – К этому делу не стоит подходить с обычными мерками. Скроется, кинется в бега… Я думаю, кем бы ни был наш убийца, он не скроется, по крайней мере, до тех пор, пока… В общем, объяснить я этого пока не могу. Магнит тут есть, судя по всему, очень для него притягательный. Но дело не одним этим особенное. Ты заметил – чем больше мы в него углубляемся, чем больше копаем, тем меньше знаем… Точнее, знаем-то больше, информацию накапливаем на фигурантов, только… Информация-то вся это как-то мимо идет. Мимо цели…
– Если, конечно, допускать, что эта цель – одна для всех, – заметил Мещерский. – А ты уверен, что она одна? Я лично нет.
Время было каждому заняться своим делом. Никита смотрел, как Мещерский медленно шел назад к жилому флигелю: маленькая фигурка на фоне черных от сырости древесных стволов и рваной желто- багровой листвы.
Он мысленно представил, как будет выглядеть Лесное через несколько месяцев, зимой. Эти же узловатые черные стволы лип и сугробы, сугробы… Ему захотелось, чтобы зима наступила как можно скорее. И выпавший снег, белый, чистый, прикрыл бы все здесь – и эту раскисшую грязь под ногами, и эти вонючие лужи, и эти кучи земли, и эту кровь, эти трупы…
В Воздвиженское они приехали с Кулешовым, оставив в Лесном усиленный наряд милиции. Дом Малявина, где все последнее время проживала потерпевшая Марина Ткач, стоял на окраине поселка. Место было живописное – холмы, дальняя панорама прудов Лесного. И сам дом был хороший – кирпичный, двухэтажный, просторный. Однако построенный без особых дизайнерских изысков – как метко выразился Кулешов, «по-кулацки».
Их встретила домработница Малявина – Клавдия Филипповна. Кулешов хорошо ее знал. По его словам, в недалеком прошлом она работала на заводе Малявина бухгалтером. Когда он разорился, ей пришлось переквалифицироваться в домработницы – ей было уже за пятьдесят, иной работы не найти. Клавдия Филипповна была женщиной дородной, спокойной. Но сейчас от спокойствия ее не осталось и следа – глаза были заплаканы, на щеках рдели пунцовые пятна.
Никита начал расспрашивать ее о Марине Ткач. Слух об убийстве уже вовсю гулял по Воздвиженскому – домработница все уже знала и была сильно напугана.
– Ох, да как же это, да что же это такое? Как же так? Что ж это такое делается-то? – твердила она, но Колосов довольно резко оборвал эти ее причитания, попросив отвечать только на вопросы.
Из сбивчивых показаний домработницы они узнали следующее: Малявин дома не ночевал, а где был – того Клавдия Филипповна не ведала. Марина Аркадьевна вечером вернулась из гостей на такси – поздно. Утром, еще до завтрака, а просыпалась она обычно рано, в семь, и подолгу занималась гимнастикой в комнате на втором этаже, оборудованной под спортивный зал, ей кто-то позвонил по телефону. Она сказала домработнице, что ей надо ненадолго уйти и что она не будет завтракать, собралась быстро и ушла. Было это где-то около восьми часов, и с тех пор домработница ее не видела.
– Что же, она не сказала, куда так рано идет? – спросил Никита.
– Нет, она и раньше мне ничего не говорила. Да и не мое это дело, – Клавдия Филипповна вздохнула. – Человек она в быту была тяжелый, капризный. Со мной не то чтобы плохо обращалась, а свысока так, что ли… «Уберите, принесите, подайте». И все.
– Ей позвонили по ее мобильному телефону?
– Да, у нас такого-то городского нет, не проведен.
– А вы не видели, она взяла телефон с собой?
– Наверное. Она без телефона шагу из дома не делала. Она сумку взяла, зонт. Оделась. Что-что, а уж одеваться она любила.
– Она торопилась? – спросил Никита.
– Да уж раз завтракать не стала, конечно, торопилась. Я сок выжала морковный, как обычно, оладьи напекла. Омлет зажарила. Так все и пропало.
– А вы не знаете, как она обычно добиралась до Лесного, когда ездила туда одна, без Малявина?
– А чего тут добираться? На дорогу вышел – любую машину в ту сторону поймал. И все. Она всегда так ездила. Иногда такси вызывала – пыль в глаза пустить, но больше на попутных. Денис-то Григорьевич сердился, выговаривал ей: ловишь частника, а шоферня еще тот народ. Но она ноль внимания на его слова. Она его, бедного, честно сказать, вообще в грош не ставила.
– А как они жили с Малявиным?
– Да сначала, первое время, когда у него дело свое еще было, – хорошо. Но я толком-то не знаю – я тогда еще в доме не работала. А слухи на заводе про них разные ходили. Привез он ее сюда из Москвы. Она, сразу видно, – штучка столичная. Вертела им как хотела. Ну а на моих глазах жизнь уж у них полосатая была.
