Среди них размахивал кадилом и Мирослав.
— А я-то думал… — разочарованно протянул Засечный. — Мирослав-то наш дьячок, хоть для нас он все равно поп.
— А в чем разница? — спросил Скиф.
— Тебе с ходу в такие вопросы не въехать. Короче — на побегушках, как адъютант у генерала.
— Второй Алексеев тоже мне нашелся.
— Ага, с моей рожей в монастырь только…
Проходя мимо, «отец» Мирослав лишь поднял на них глаза и мимоходом бросил: «Ждите меня дома».
Волк послушно ожидал их у выхода из церкви, испуганно прижав уши. Скиф распахнул дверцу «Мерседеса»:
— Прыгай, Волк! Грязи только не нанеси на лапах.
— Говорила ж тебе хозяйка — жди дома, — сказал Засечный, заводя машину.
— В церковь хотелось войти.
— Ничего там интересного нет, все по-старому.
— Тебе ничего, а мне в диковинку, — огрызнулся Скиф.
— Третий Алексеев выискался, — хмыкнул Засечный. — Только дикий.
Ждать пришлось недолго. Вернулся хозяин и встретил их хлебом-солью, только вот Волка дальше сенцев не пустил:
— Негоже зверю под образами.
Скиф порывался рассказать, зачем они приехали, но Мирослав остановил его:
— То, что приехали, не удивительно мне. С утрева знал, что приедете. В моем сне все о том было сказано.
— В каком еще сне? — вытаращился на него Скиф.
— По осени сон меня вещий посетил. Полностью его вспомнить никак не могу, а таки все дела по нему делаются…
Засечный выразительно крутанул пальцем у виска:
— Еще один малахольный со снами!.. Ты лучше о деле послушай.
Но Мирослав тяжело вздохнул и, обратив свой взор к иконам, принялся за молитву.
Потом все чинно хлебали деревянными ложками из деревянных чашек. Только после этого позволил им хозяин говорить о деле.
Он слушал рассказ Скифа и согласно кивал головой, будто заранее знал, о чем он дальше расскажет, и, заметно волнуясь, теребил отросшую бороду.
— Дело ваше трудное и кровушкой помеченное, — вздохнул он, выслушав рассказ до конца. — Только зря вы от помощи разбойника Ворона отказались. Был этот разбойник в моем сне том треклятом.
— Поехали с нами, Мирослав, — сказал Засечный. — Покажешь дорогу к обители монаха Алексеева.
— Какой он тебе монах — даже не послушник еще! Худо ему — ветром качает. Таких только перед смертушкой постригают.
— Вот это номер! — присвистнул Засечный и тут же сам перекрестился на иконы. — А нам он живой и здоровый на дело нужен.
— Вы бы рассказали еще раз толком, не так путано.
Скиф быстро пересказал ему историю с похищением и спросил:
— А тебе полковник Чугуев не звонил?
— С чего бы ему звонить, когда я таких не знаю.
— Во-о, номер! — удивился Скиф. — А кто тебя направил к нам в поезд, когда из Одессы в Москву ехали?
— В Одессу я ездил по делам монастырским. В тамошней консистории один благочинный батюшка попросил меня оказать конфиденциальную услугу русским братьям, возвращающимся с полей сербских.
— Так я и поверил, все попы — гэбэшники, — брякнул Засечный и снова перекрестился. — Без разрешения чекистов они даже в колокола не бухнут.
— Зря вы так, — скосил на него кроткий взгляд Шабутский. — Весь мой род был православный, я же говорил вам. Мужчины шли всегда в монахи или священники. Нашему роду разрешения властей не требовалось.
— Ну ладно, не ко времени ты, Семен, затеял этот разговор. Поехали, Мирослав, к Алексееву. Повидаемся хоть напоследок, может быть. Нам бы еще парочку людей, мы бы всю Украину прочесали. Был у нас казак Лопа, да где его теперь искать.
— А зачем его искать? В Почайске их последняя предмосковная станица, он почти всегда там с казачками гуляет. Я его на прошлой неделе видел. Его ребята мою православную типографию и воскресную школу теперь на охрану добровольно взяли. И монастырь в обиду не дают.
Завидя, что гости так быстро собираются в дорогу, Марья Тимофеевна даже руками всплеснула:
— Вы только батюшку моего никуда не завезите. В молодые годы он горазд был на приключения. Грех нерожденное дитя сиротить.
— Вернем его вам в целости и сохранности, вашего отца и батюшку, — сказал Скиф.
— Его дело кадилом махать, а не пистолетом, — добавил Засечный.
— Ох, беда прямо! Он у меня такой, что и с пистолетом управится.
После церемонного прощания с хозяйкой они выехали по кривым улочкам опять к мосту. Цыганята- мойщики снова набежали, как мухи на мед.
На что уж была тиха Калуга, а в Почайске на окраине просто уши закладывало от тишины.
Лопа запросто, по-казацки, дрых себе на сеновале, несмотря на зиму, пусть даже не слишком морозную. Его с трудом растолкали.
— Так, решил поспать перед ужином, — виновато пробормотал он, протирая сонные глаза. — Сморило отчего-то.
— Знаем ваш ужин, — сказал Мирослав.
— Да мы только по наперстку пригубили.
— Наперсток тот черту на копыто, прости господи, — проворчал Мирослав.
Волка оставлять во дворе поопасались. Дворовые псы сбежались со всех окрестных улиц и подняли настоящий гвалт, готовясь к всеобщей потасовке.
Лопа повел дорогих гостей в избу, где вповалку спали казаки, и никто из них даже не удосужился убрать с грубо сколоченного стола трехлитровую бутыль с остатками самогона и нехитрую снедь.
Часовой спал у порога в полном обмундировании, обняв шашку. По столу по-хозяйски расхаживала белая курица и подклевывала крошки.
— Хороши защитнички, — осуждающе заметил Мирослав. Лопа принялся расталкивать станичников кулаками, но бесполезно. Казаки спали, как младенцы в колыбели.
Тогда они все вместе аккуратно переложили пьяных казаков потеснее в угол и сами примостились за столом вокруг бутыли, с трудом прогнав назойливую курицу.
— Вот купили у хозяйки на лапшу, а она, стерва, ручная оказалась, — сказал Лопа, сапогом отгоняя от себя привязчивую квартирантку. — И живет второй год на казацких харчах, ни у кого рука не поднимается зарезать.
— Харчи, видно, неплохие, — снова пробурчал Шабутский. Сало на столе пришлось всем по вкусу. Огурчики звонко хрустели на зубах, хлеб был мягкий, как из печи.
За едой Скиф рассказал о случившемся. В Лопу влили стакан проклятущей. Глаза его засветились резвым огоньком.
— Нам бы пару-тройку людей, Лопа. У тебя кто-нибудь есть на примете? — спросил Скиф.
— А что, я и сам пойду с вами. За себя отвечаю.
— Тебя, жердину двухметровую, за версту будет видно, — сказал Засечный.
— А я на карачках.
Поели холодных казацких галушек, затопили печку. Захотелось самим растянуться вповалку на полу в
