– Зачем? – Шарон облокотилась на подушку и с интересом уставилась на Тану. Та рассказала ей о Гарри Уинслоу. – Он, похоже, нормальный парень. Ты влюблена в него?
– Нет.
– Почему?
Последовала пауза, значение которой было понятно им обеим.
– Сама знаешь.
– Нельзя мучить себя этим всю жизнь, Тэн.
– Ты заговорила, как моя мать. Она задалась целью устроить мою помолвку хоть завтра, лишь бы только нашелся кто-нибудь, кто захочет на мне жениться, купить мне дом и наградить меня детьми.
– А что сказать об этих «сидячих забастовках», где нас забрасывают тухлыми яйцами? Тебе это нравится больше?
– Конечно же, нет.
– Твой гарвардский друг, видать, симпатичный?
– Да. – Тана улыбнулась при мысли о нем. – Он мне очень нравится – как друг. Это – самый честный и искренний человек изо всех, кого я встречала.
Он позвонил ей спустя несколько дней, и она лишний раз поняла, чем он ей симпатичен. Он представился владельцем исследовательской лаборатории в Йолане, которая якобы проводит эксперименты над девушками.
– Мы пытаемся выяснить уровень интеллекта молодых леди в сравнении с юношами, – сказал он, изменив голос. – Мы, разумеется, понимаем, что он невысок, но…
Она вовремя узнала его голос, не успев дать волю своему негодованию.
– Ну вы и болтун!
– Привет, малютка! Как жизнь?
– Нормально.
Поговорив немного, она передала трубку Шарон. Девушки стояли у телефона и разговаривали с ним по очереди, пока наконец Шарон не ушла наверх, а Тана продолжала говорить и не могла наговориться. Это был не диалог влюбленных, скорее, Гарри напоминал заботливого брата. Через два месяца частых звонков они сделались самыми близкими друзьями. Гарри выражал надежду увидеться с ней по весне. Она пыталась привлечь к этому Шарон, однако безуспешно. Тана было решилась уговорить свою мать и пригласить подругу к себе домой, но Мириам Блейк звонила дочери, почитай, каждый вечер: на Пасху был назначен грандиозный слет негров в Вашингтоне, всенощное бдение со свечами в защиту гражданских прав, и мать хотела, чтобы Шарон в нем участвовала. Она считала, что это станет важным событием в их жизни. «Теперь не время для каникул», – сказала она. Шарон была страшно подавлена, когда подруги покидали «Грин-Хилз».
– Тебе просто надо было ответить отказом, Шар. – Тана взглянула на подругу и встретила сердитый взгляд ее блестящих черных глаз.
– Ха! Помнишь, как ты «отказалась» от участия в «выездном бале»?
Тана помолчала, потом медленно наклонила голову. Ее подруга права: невозможно противостоять им все время. Она передернула плечами и смущенно улыбнулась.
– О'кей, сдаюсь. Мне очень жаль. Я буду скучать без тебя в Нью-Йорке.
– Мне тоже будет тебя недоставать. – Она одарила Тану ослепительной улыбкой.
В поезде они болтали о разных пустяках и играли в карты. Шарон сошла в Вашингтоне, а Тана поехала дальше, в Нью-Йорк.
Было темно, и в воздухе пахло весной, когда она вышла из поезда и наняла такси. Дома все было по- старому, но девушке почему-то стало грустно. В их квартире абсолютно ничего не менялось и не добавлялось: ни новых драпировок, ни свежих цветов, которые могли бы порадовать глаз. Всегда одно и то же, из года в год – та же потертая кушетка, те же чахлые цветы в горшках. Когда она жила здесь постоянно, это не казалось таким унылым, но теперь – иное дело. Все теперь выглядело обветшавшим, комнаты будто уменьшились в размерах.
Ее мать еще не вернулась с работы. Тана свалила сумки на пол в своей спальне и вдруг услышала звонок телефона. Она поспешила обратно в гостиную.
– Алло!
– Говорит Уинслоу. Как дела, малютка? – Это было как глоток свежего воздуха в душном помещении. Тана заулыбалась.
– Здравствуй!
– Когда ты приехала?
– Только что. А ты?
– Вчера вечером, вместе с двумя сокурсниками. И вот я снова здесь. – Он обвел взглядом номер, который оставлял за собой его отец в гостинице «Пьерра». – Тот же город, та же тюрьма. – Он озорно улыбнулся в трубку. Они столько узнали друг о друге за время разговоров по телефону за эти месяцы, что чувствовали себя старыми друзьями. – Давай приезжай, организуем выпивку. Согласна?
Тана была рада возможности его увидеть.
– Спрашиваешь! Ты где?
– В гостинице «Пьерра», – сказал он, будто о чем-то не заслуживающем внимания.
