жизни было то, что я отрезал себя от дома! Царь должен был слететь с игральной доски от первого же толчка… чего? Республик, возведенных на песке? Конституций, которые до смерти напугали бы русскую армию? Какими же мы оказались дураками! Царь Николай только затянул гайки – никаких паспортов, никакого общения и полемики. Вечный страх. Погасить свет и не шептаться!
Бакунин. Это всего лишь заминка! И вообще, как знать, царь может завтра и умереть…
Март 1855 г
Тата. Папа, папа, послушай Ольгу!
Герцен. Да, да, заходите, все славяне уже здесь, мы пьяны, мы сошли с ума, мы снова молоды!
Тата и Ольга
Мальвида
Тата
Герцен. Я встречался с новым царем однажды, знаете, когда он был наследником престола, а я – ссыльным в Вятке.
Саша. И как он тебе?
Герцен. Он мне понравился. Приличный человек.
Тата
Мальвида. А кто сказал, что я собиралась ее трогать?… Ах да, я ее вижу, вот она торчит. Нам повезло. А вот и все.
Польский эмигрант. А вы и с отцом его были знакомы?
Герцен. Нет, но я его видел однажды. У него были свинцовые глаза. Я никогда не видел более холодного лица.
Польский эмигрант. Ну, теперь оно еще холоднее!
Апрель 1856 г
Ворцель. Что?
Герцен
Ворцель. А… нет, нет…
Герцен. Снова приходят письма, люди путешествуют, университеты открыты, цензура отступает… Я получаю письма от людей, которые были детьми, когда я уезжал. Клянусь, я плакал.
Ворцель
Герцен. Да, пока вы спали, мы переехали. Теперь мы живем в Финчли.
Ворцель. Конечно, я помню. Когда я еще жил на первом этаже в приличном районе Бэртон-Кресент, я пришел однажды домой и увидел человека, сидящего у камина. Я сказал: «О, боюсь, что я заставил вас ждать. Чем могу быть полезен?» Он говорит: «Прежде чем я вам отвечу, позвольте узнать, с кем я имею честь?» Тогда я тоже заметил, что мебель была другая. А несколько дней спустя снова случилось то же самое. Только на этот раз он сидел за столом и ужинал со своей женой. Он просто поднял руку и сказал: «Нет, вы живете в доме номер сорок три».
Герцен. Ворцель, переезжайте ко мне. Я вам выделю две комнаты, и вы сможете завтракать у себя и ужинать тоже, если захотите. Сможете принимать ваших знакомых, сидеть в саду…
Ворцель. На холмах в Финчли я точно проживу вдвое дольше… но это невозможно. Среди наших друзей раскол, они вечно ругаются между собой… Они решат, что я сбежал от них.
Герцен. Пусть обходятся сами. Сколько можно жить священными реликвиями и историей блестящих поражений?
Ворцель
Герцен. Ворцель, простите меня. Вы простите меня?
Ворцель. Нет, не сегодня.
Мальвида. Вы разве не останетесь? Ужин почти готов.
Ворцель. Нет, благодарю вас.
Мальвида. Подождите, я принесу ваше пальто. В коридоре холодно.
Герцен. Ну хорошо, пока вы это обдумываете, позвольте мне снять для вас палату в Бромптонском госпитале для больных чахоткой. Вам это поможет.
Ворцель. Я уверен, что это было бы отлично, но это слишком далеко для Щебицкого, который ходит ко мне с ежедневными отчетами. Это невозможно…
…И слишком поздно. Благодарю вас. По-моему, у меня не хватает одной перчатки.
Герцен. Перчатки?…
Ворцель. Неважно. В прошлый раз их было три. Это, видимо, все объясняет…
Мальвида. Вы собираетесь идти домой пешком?
Ворцель. Здесь дорога все время вниз.
Мальвида. Я пыталась прочесть ваше открытое письмо царю, но оно оказалось слишком сложным для меня.
Герцен. Мальвида, я недооценивал вас.
Мальвида. Да?
Герцен. Как политического эмигранта.
Мальвида. В самом деле…
Герцен. Я знаю. Оно сломалось! Ночью. Я нашел его в кровати, две половинки.