Берег Утопии

Входит миссис Блэйни.

Пожалуйста, проводите детей к мадам Огаревой. Скажите господину Герцену, пожалуйста… просто скажите ему, что я пришлю за своим сундуком.

Миссис Блэйни. Я вас не осуждаю. В доме все наперекосяк, не знаешь, на каком ты свете…

Мальвида. До свидания. (Указывая на носки Таты.) Одинаковые носки, пожалуйста, миссис Блэйни.

Миссис Блэйни. Ну что ж, пошли.

Тата (Мальвиде). Это как заноза, да?

Мальвида. Будьте хорошими детьми. (Уходит.)

Июнь 1856 г

Тихий домашний уют, поздний вечер. Герцен и Огарев сидят в креслах. Ольга, легко укрытая, спит на диване. Натали сидит на полу подле дивана у ног Герцена.

Натали. Это то, о чем молилась Натали перед смертью. Твоя жена была святая, Александр. Именно потому, что она была святая, она оказалась беззащитна перед злом. (Огареву.) Не смотри на меня так. Александр понимает меня… Я не доверяла этому немецкому глисту с той минуты, когда увидела его… У нее было невинное и открытое сердце, мы все это знаем… и этот человек предал тебя.

Герцен выходит из комнаты.

Огарев. Дорогая моя… когда он вернется, не забудь напомнить ему, что его мать и сын утонули.

Натали. Разве нельзя говорить о том, что полностью изменило его жизнь? Что это за дружба?! Ему надо об этом говорить.

Огарев. Я помню Колю в то последнее лето в Соколове. Счастливое маленькое существо, он даже не знал, что он глухой.

Входит Герцен с небольшой фотографией в рамке.

Ну вот, я был у врача. Он сказал, что я слишком много пью. На меня это произвело впечатление. Он же никогда в жизни до этого меня не видел.

Герцен отдает фотографию Натали и возвращается в свое кресло.

Герцен. Тебе.

Натали. О!.. Я ее помню именно такой!

Герцен. Она действительно была святая. Замечательная жена и товарищ, преданная мать, прекрасная душа…

Натали. Это правда.

Герцен. И после всего – потеря Коли! – маленького Коли… Натали повторяла снова и снова: «Ему должно было быть так холодно и страшно, когда он увидел этих рыб и крабов!»

Натали бросает взгляд на Огарева; Герцен вытирает глаза.

Так нельзя, так нельзя. Шесть лет без настоящего друга рядом! Ох, дорогие мои. (Огареву. J Ты тоже чуть не пропал. (Беретруку Натали в свои руки. Она преданно смотрит на него.) Ты спасла его.

Огарев. Спасла, да. Она взяла женатого человека, который стремительно катился в пропасть. Но вот нате же! – моя жена умерла, а я снова женат и снова качусь вниз, на этот раз уже без всякой спешки.

Натали. Ты был свободным мужчиной и попусту терял время на жену, которая сбежала от тебя с другим.

Герцен. Что ж, хватит терять… Пора ему браться за дело. (В возбуждении.) Да! – новое издание. Не толстое и дорогое, как «Полярная звезда», и не три раза в год – а дешевый листок, который можно будет легко провозить контрабандой, – тысячи экземпляров – печатать один или два раза в месяц… писать о злоупотреблениях, не стесняясь имен… Как же его назвать? Я ждал тебя, сам того не зная. Герцен и Огарев! Мы сможем ясно видеть сны, которые снятся нашему народу.

Натали (восхищенно глядя на Герцена). Видеть сны, которые снятся твоему народу!

Герцен. A потом разбудить его – словно колокол.

Огарев. Колокол!

Герцен. Колокол!

Натали. Ш-ш-ш! (Успокаивает Ольгу.) Когда они маленькие – они любят быть со взрослыми. Я понимаю детей, хотя своих у нас быть не может. (Целуя Огарева.) Ну, это же не секрет. Признаюсь, когда Ник мне об этом сказал, – было тяжело; но в этом есть свои преимущества, особенно когда Мария не давала ему развод и мы думали, что никогда не поженимся…

Герцен (смеясь). Твоя жена – замечательная женщина. Можно мне ее поцеловать?

Огарев милостиво взмахивает рукой. Герцен и Натали целомудренно целуются. Герцен берет Ольгу на руки.

Огарев. Вот она жизнь – просыпаешься в собственной кровати и не знаешь, как там оказался.

Герцен уносит Ольгу. Огарев и Натали обмениваются долгими взглядами. Огарев с болью, а Натали – вызывающе.

Натали. Что?

Огарев. Наташа! Наташа!

Она падает к Огареву на колени и начинает рыдать.

Январь 1857 г

Улица. Герцен и Блан одеты в траур, вместе укрываются от дождя.

Блан. Думаете, все заметили, что я опоздал?

Герцен. Вы опоздали?

Блан. Я вошел не в те ворота, а кладбище такое огромное…

Герцен. Не знаю. На меня все это наводит тоску.

Блан. Похороны наводят на вас тоску. Это ничего, нельзя же всегда быть оригинальным.

Герцен. Я имею в виду эмигрантов… Умирающие хоронят своих мертвых. Неудача, помноженная на смерть.

Блан. Ворцель не был неудачником… Правда, он умер до того, как достиг своей цели, но он исполнил свой долг.

Герцен. Какой?

Блан. Он принес себя в жертву своему делу, как положено мужчине.

Герцен. Почему так положено?

Блан. Потому что это наш человеческий долг – приносить себя в жертву ради благополучия общества.

Герцен. Мне неясно, каким образом общество достигнет благополучия, если все только и делают, что приносят себя в жертву и никто не получает удовольствия от жизни. Ворцель прожил в изгнании двадцать шесть лет. Он отказался от жены, от детей, от своих поместий, от своей страны. Кто от этого выиграл?

Блан. Будущее.

Герцен. Ах да, будущее.

Они пожимают руки.

Блан. Надеюсь, мы увидимся до следующих похорон. Особенно если эти похороны будут ваши.

Блан уходит. Входит Натали.

Герцен. Натали… как ты?… Разве Ник не с тобой?

Натали качает головой.

(Пауза.) Я вечно попадаю не на те похороны. Колю так и не нашли. Спасли девушку – служанку моей матери. Почему-то у нее в кармане оказалась одна Колина перчатка. Вот и все, что у нас осталось. Перчатка.

Действие второе

Май 1859 г

Сад в доме Герцена. Зайти в сад можно как «с улицы», так и из дома.

Герцен (47 лет) сидит в удобном дачном кресле. Рядом на траве полулежит Саша, теперь