— Как же… — Кира тупо смотрела на полный стакан. — Как же так..? Есть же какие-то отпечатки пальцев, экспертиза… Не мог же Вовка его, в самом-то деле…
— О таких деталях следователь с нами не говорил, — усмехнулся Максим и поморщился. Нога болела сильнее обычного. Он встал, прохромал через весь кабинет и уставился в окно. — Тебя, кстати, он завтра тоже вызовет. Так что будь готова.
— А о чем мне с ним говорить? — пробурчала Кира.
— Будешь просто отвечать на вопросы, и ничего страшного не случится, — веско заметил Константин. — Главное — правда, только правда и ничего, кроме правды. И не кокетничай с ним, он при исполнении…
— Учту, — кивнула Кира. — А сами-то вы что об этом думаете?
Максим пожал плечами. Костя недобро ухмыльнулся.
— Гнус он, этот твой Володя, — процедил он сквозь зубы. — Его из грязи в князи подняли, от наркоты вылечили, а он… Знаете, где его Петька нашел? — Костя посмотрел на свои кулачищи и, не дождавшись ответа, продолжал: — На Преображенском рынке просроченное пиво продавал, козел. Дурью приторговывал. Менты его за пиво повязали, а при обыске палатки нашли анашу. Петька его еле отмазал. Условно два года влепили, а могли бы лет пять общего режима повесить. Я Петру еще тогда сказал: мутный он, твой Володя. И фамилия у него жидовская. А Петя же доверчивый. В долю его взял, как приличного. И вот — результат. Ладно. — Константин шлепнул ладонью по столу так, что стаканы подпрыгнули. — Макс, не в службу, а в дружбу — вызови такси. Тошно.
— Ты что, не на машине? — удивился Максим и вспомнил: точно, стоянка перед центром с утра была пустой.
— Какая машина! — Костя скривился. — Видел же, какой я прибыл. Шевелиться не мог.
— Хорошо, — кивнул Максим и вышел. Через несколько минут вернулся. — Сделано. Скоро будет у подъезда. Кстати, — заметил он, — надо бы деньжат, на похороны. Венки, ленточки, поминки. Сам понимаешь…
— С бабками, уважаемые, мы все пролетаем, — проворчал Костя. — Весь общак центра был у Петьки дома. Забрал его Кровель, не забрал — неизвестно. Ясно, что теперь все наши денежки вместе с протоколом находятся где-нибудь на Петровке. Так что на похороны будем скидываться из своих, кровных. Вопросы есть?
— А много там было-то? — шепотом спросила Кира.
— Много будешь знать — замуж выйти не успеешь, — отрезал Костя. — Сама прикинь, голова-то есть. Три года работы центра, плюс доли на двух рынках. Сто лет роскошной жизни на Багамах…
Глава 5
— Да, Кирюша, так каждый день. Хорошо еще, больница рядом. В Склифе-то к нему не пускали, а теперь — наоборот. — Татьяна посмотрела на часы и поморщилась. — Нет, с работы я, конечно, уволилась. Деньги? А что — деньги? Дачу продадим — вот и деньги. Ты? У тебя что, есть такие деньги? Половина? Завтра? А остальное? Не знаю, Кирюша… Если только в течение месяца… Ладно, Кира, извини, мне к Илюшке пора. Да, завтра вечером приедешь — поговорим. Без Сережи я такие вопросы решать не берусь. Хорошо. Пока.
Татьяна повесила трубку и бессильно опустилась на стул. Дни проходили бесконечной серой чередой, и она давно потеряла им счет. Ежедневное стояние в очередях за диетпитанием, душный вонючий транспорт, кладбищенский покой больничной палаты. Смена белья, легкий массаж худого, неподвижного тела, тяжелое, через силу, кормление. Беседы с врачами, стыдливо прячущими глаза и бормочущими что-то о сложном экономическом положении медицины, об отсутствии квалифицированного младшего медперсонала, о дороговизне импортных лекарств.
Один Юра Лившиц не сдается. Рассылает результаты анализов и снимки своим бесчисленным родственникам во все концы земного шара, консультируется с какими-то светилами, ежедневно что-то проверяет и перепроверяет. Но когда речь заходит о конкретной цене за операцию, чтобы вернуть Илюшке хотя бы речь, он, смущаясь, уходит от ответа и ворчит что-то вроде:
«Ничего, я еще в несколько мест позвоню. Может, там будет подешевле».
А вечером, когда Илюшка засыпает, — все сначала: грязный троллейбус с засаленными поручнями, стирка, глажка. Несколько часов липкого тяжелого сна, прерываемого постоянным кошмаром: прямо на нее, на огромной скорости, несется кроваво-красный лимузин. Она хочет крикнуть — и не может, связанная кем- то по рукам и ногам. Во рту — сухой твердый кляп. И только открытые, полные ужаса глаза фиксируют неотвратимо надвигающуюся массивную хромированную решетку со звездой посередине. Она встает, идет на балкон, выкуривает две сигареты подряд — со студенчества не курила — и опять проваливается в душную бездну сна.
Сергей, постаревший за эти четыре месяца на добрый десяток лет, заменяет ее в больнице на выходные. Улыбаться он, кажется, разучился окончательно.
Следователь, поначалу рьяно взявшийся выискивать и расспрашивать свидетелей происшествия, молчит уже второй месяц. Скорее всего никто и никогда эту машину уже не найдет.
Татьяна встала, побросала в сумку чистое Илюшкино белье, сок, пюре. Захлопнула дверь и вышла в дождливое августовское московское утро.
— Привет, старики. Как Илюшка? Сдвиги есть? — Кира стояла посреди комнаты, соображая, куда бросить сумку и куда потом сесть.
— Привет. Присаживайся. — Сергей просто сбросил на пол ворох белья и одернул на кресле покрывало.
— Пойдемте на балкон, покурим. Три часа уже не курила. — Кира поковырялась в сумке и извлекла пачку «Парламента».
— Кури здесь. — Татьяна тщательно протерла пепельницу и поставила ее на журнальный столик перед Кирой. — Это мы при Илюшке только на балконе баловались, а теперь — все равно.
Кира глубоко затянулась, и на лице ее ясно читалось блаженство. Тотчас спохватившись, — не ко времени выражать удовольствие, — состроила озабоченную мину и поинтересовалась:
— Так что с Илюшкой? Может, помощь какая нужна? В хорошую больницу устроить — раз плюнуть! Не бесплатно, конечно, но — вполне приемлемо.
— Нет, Кирюша, спасибо. — Татьяне не терпелось перейти к делу. — С больницей мы сами разберемся. Что насчет дачи? Не передумала?
— Ну о чем ты?.. — Кира широким жестом достала из сумочки толстую пачку долларов в банковских упаковках. — Здесь на дне тысячи больше половины. Считайте. Все, что удалось пока собрать.
Татьяна с Сергеем в смущении переглянулись. Считать никто не решался — друзья все-таки. С другой стороны — деньги, конечно, сумасшедшие.
— Да неудобно, Кирюша. — Сергей смотрел на деньги с каким-то странным выражением. — Без оформления, без бумаг…
— Вот завтра-послезавтра и оформим. Свои ведь люди. Что же я вам, не доверяю? А недельки через две после оформления и остальные соберу. Под бумажку-то их легче будет найти.
— Ну, с оформлением никаких проблем не будет, — в задумчивости пробормотал Сергей. — Только, Кира, я тебя очень прошу: не задерживай с оставшейся суммой. Возможно, через неделю-другую Лившиц все-таки решит вопрос с операцией.
— О! Кстати, насчет Лившица. — Кира уселась поудобнее и закурила следующую сигарету. — Я тут по своим каналам навела о нем справки. Интересная картина получается. Его отец, знаменитый в прошлом нейрохирург, дернул в Штаты еще в семидесятых. Сейчас уже не практикует, но заведует кафедрой где-то на Среднем Западе. Есть еще четыре брата, по ним можно географию учить: один — в Австралии, двое — в Штатах, еще один — в Израиле. И все — нейрохирурги. А вот наш Юрий Львович наотрез отказывается уезжать куда бы то ни было. Жена с ним развелась и увезла ребенка в Израиль. А он — никак. Родину, что ли, боится предать?
