нечто подобное. Это ведь входит в ваши планы. Я их только выполняю.
– Это, – Гаврилин качнул головой, – в планы не входило.
– Разве? – Палач обернулся, наконец, к Гаврилину. – Ты считаешь, что Центр досуга выглядел бы сейчас… извини – на Рождество, лучше? Триста человек под огнем автоматов выглядят более эстетично, чем сорок? Да?
Гаврилин промолчал. Палач прав. Прав. Прав. Прав.
А что же тогда делает здесь он, гуманный и чистенький наблюдатель? Наблюдает? Чтобы потом все изложить начальству? А начальству нужны его наблюдения? Начальству, неизвестному, недосягаемому начальству совершенно насрать на то, КАК выполняются его приказы. Его интересует только, что они, эти приказы, ВЫПОЛНЯЮТСЯ.
Лицо Гаврилина обдало жаром. Он здесь, он выполнил требования Палача, но теперь даже это теряет смысл. Двести килограммов пластиковой взрывчатки. Ну и что? Что с того, что Палач может взорвать эту взрывчатку? Начальство будет недовольно? А может, начальству именно и было нужно несколько сот трупов на праздник?
И теперь его, такого жертвенного, такого инициативного, просто уберут по окончании мероприятия. Чтобы не мешал. И если Палач не соврал, если он, действительно, собирается ему сообщить, где именно заложена взрывчатка и как к ней подступиться, то где гарантия, что ее все-таки не взорвут из самых высоких политических соображений?
И тогда совершенно бессмысленной выглядит его попытка спасти жизни людям, которых никогда не видел.
Мать твою! Сука. А кто, собственно, сука? Жизнь? Судьба? Гаврилину захотелось заскулить.
Что остается? Ждать? Ждать, пока эти подонки наиграются, пока решать закончить праздник? Пока Палач соизволит сообщить, где взрывчатка? А до тех пор наслаждаться зрелищем?
– Ты своим детишкам после утренника, наверное, еще и банкет запланировал? – неожиданно для себя спросил у Палача Гаврилин.
– Мои детишки после утренника решили разобраться со мной, раз и навсегда. Солдат подрос, никого не хочет иметь над собой.
– Так что, они и тебя могут прямо сейчас пришить? – спросил Гаврилин.
– Сейчас – не могут. Мы успели заработать довольно большие деньги. А они у меня. Так что…
– Весело…
– Нормально.
– Тебе виднее.
Грязь.
– А сейчас мы с вами повеселимся, – Агеев улыбнулся и подошел к столикам.
Боятся. Это чувство пьянило Агеева как водка, как спирт, как… Какие, к черту, наркотики… Вот это все, животный страх, испуг на лицах, готовность выполнить любые его приказы – вот с этим ничто не сможет сравниться. Он всемогущ, он может повелевать их жизнями, он может их заставить…
– Я хочу вам предложить интересную игру. Очень интересную игру. Вы все будете в нее играть. Очень простые условия, и очень большой выигрыш. Сыграем?
Агеев подошел к ближнему столику.
– Вы ведь хотите со мной сыграть? Правда?
За столиком сидели две пары, почти его ровесники.
– Не слышу? – Агеев протянул микрофон девушке.
– Хотим.
– Умница. Только ты даже правилами не поинтересовалась. Так хочется поиграть!
Блондин громко хмыкнул в дверях.
– А правила очень простые. Я, как водящий, даю вами задание, а вы его выполняете. Если нет, – умирает ровно один человек. Либо вы, либо кто-нибудь другой. Понятно?
Девушка, которой Агеев протягивал микрофон, попыталась что-то сказать, но не смогла.
– Не слышу!
– По-поняла…
– Вот и славно. Если кто-то не понял, скажите, мои приятели вам объяснят. Все поняли? Тогда кто хочет сыграть первым? Есть желающие?
Агеев обвел зал взглядом, с наслаждением видя, что все без исключения опускают глаза.
– Неужели, нету желающих? Напрасно. Те, кто первым начнет играть, получат самое простое задание. Все еще никто не хочет? Ах да! Я забыл сказать, какой вас ожидает выигрыш.
Агеев выдержал паузу. Словно током било его изнутри. Хорошо, хоть голос не дрожал.
– Тот, кто сыграет в нашу праздничную игру, сможет остаться живым. Я не обещаю, но шансы у него появятся.
Агеев оглядел зал. Неужели кто-нибудь вызовется сам? Да нет, слабо им! Стадо. Отара баранов.
– Никто не хочет остаться в живых? Придется тогда мне самому заняться спасением ваших жизней.
