Сам Палач с ним тогда согласился, да, исповедаться, рассказать о том, что чувствует, что думает, что сделало его таким, и почему он поступил именно так, а не иначе.
Да, исповедаться, но почему, почему сейчас ему кажется, что это не все, что вовсе не таким уж важным является это, что не кажется таким необходимым передать вершителям его судьбы послание?
Палач обернулся к Гаврилину. Тот сидел с закрытыми глазами, и губы его шевелились. Он что-то шептал. Молится?
Грязь.
Беса все происходящее почти не интересовало. Ну, девка и девка. Ну, раздевается. Ну и что? Что телки перед ним никогда не раздевались?
Бес глянул в зал. Блондин, мудак, ясное дело, пялится на сиськи. Наташка… Эта совсем озверела. Бес сам чуть не обосрался, когда увидел, как она разделала того лося. Да она еще и кончила там на нем, бля буду, кончила.
Вот кого замочу с удовольствие, так это ее. И Солдата. И Блондина. И… Да всех их замочу. Замочим вместе с Крутым. А потом денежки поделим. А с денежками перед ним любая разденется!
Вот как эта! Бес задумался и не сразу въехал в то, что сказал Агеев после того, как девуля стянула с себя трусы.
– … теперь Мишина очередь порадовать свою подружку.
Это что, он теперь хочет, чтобы пацан трахнул девку перед всеми прямо на сцене?
– Не стесняйся, Миша, приступай.
Ага, приступай, добренький какой. А пистолет направил этому самому Мише в яйца. Бес хмыкнул про себя. Как же, трахнет он, жди. У него, небось, и хрен не встанет.
– А придется! Либо ты, либо любой желающий из зала. А ты умрешь.
Доступно излагает, сволочь. Бес сплюнул себе под ноги. Какого он хера? Ну, замочить, ну, отмудохать. Чего тянуть кота за яйца? Вот ведь, сука какая.
Что там Крутой? Бес бросил взгляд в его сторону. Сидит, как ни в чем ни бывало и разговаривает спокойно. Те еще нервы.
– Придется помочь тебе немного, Миша, – сказал Агеев. – Наташка, ты поставишь молодому человеку инструмент?
Если бы она сейчас к Бесу сунулась с выпачканной кровью физиономией, у него точно не встал бы. А этот ничего так, жить, наверное, хочет. Девка его плачет, а он спокойно принимает минет. Молоток.
– Вот видишь, Оля, как твой Миша хочет порадовать тебя? Вот он уже и готов. Ничего, Оля, не стесняйся, здесь все свои.
Бес снова посмотрел на Крутого. Он что, так и будет ждать, пока Солдат этот хренов, весь кабак перетрахает? Его дело. Бесу бы только поделить бабки. На двоих. А там…
А чего, собственно, на двоих? Бес даже на сцену смотреть перестал. А действительно, чего это с этим Крутым делиться. Вот они вдвоем замочат этих уродов, Крутой ему доверяет, отведет к деньгам… И тогда… И еще правильно говорил Агеев, откуда же он все про них узнал?
Если и вправду только один Крутой знает все про них, то лучше от него, действительно, избавиться.
Девка на сцене плачет. Дура, могло быть и хуже. Вон, Блондин ей бы вставил, да так, что на всю жизнь запомнила бы.
Бес глянул на часы. Твою мать, без десяти двенадцать. Чуть Новый год не прозевали.
Наблюдатель.
– Я не хотел этого.
– Что? – Гаврилин просто не поверил себе, Палач не мог сказать ничего подобного.
– Я, действительно, не хотел ничего подобного. Правда.
– Ты просто хотел их всех убить?
– Я хотел…
– Чего? Что ты хотел доказать? – Гаврилин говорил, не открывая глаз.
– Что доказать? Что может доказывать Палач? Действительно… Я ведь просто должен тупо выполнять ваши приказы. Так, кажется, сказал тебе вчера твой начальник. У меня просто ума не должно было хватить на то, чтобы распознать ловушку. Меня просто должны были использовать и выбросить.
Использовать и выбросить, подумал Гаврилин, использовать и выбросить. Очень лаконично и емко. Инструкция по употреблению Палачей и Наблюдателей.
– А я не хочу умирать вот так, в роли тупого исполнителя.
Как там незадолго перед смертью говорил покойный Артем Олегович? Не хотел, чтобы Гаврилин думал о нем, как о дураке? Что-то в этом роде. Какие мы все-таки, одинаковые.
– Да, я убивал, я убивал по вашему приказу, и мне это нравилось. Я хотел убивать вас.
– Нас?
– Вас, людей. Раз уж я не могу вычистить от вас всю землю, то…
– То хотя бы по мере сил.
