Не запомнить такое странное лицо и такое необычное имя было просто немыслимо.
Когда все мужчины представились, настала очередь женщин.
– Я – Вербелина исс Аран, – защебетала Вербелина со светской улыбкой. По всему было видно, что открывать пар-арценцу сам факт знакомства с Эгином она не намерена.
Игра Вербелины показалась Эгину самоубийственной. Водить за нос пар-арценца могущественнейшей Опоры Писаний! Но отступать было поздно. И говорить «а разве вы меня не помните, госпожа Вербелина?» – тоже.
Либо Вербелина сама толком не понимает, кому морочит голову и кому наставляет рога, как не понимает и того, чем это чревато, либо… Но размышления об этом были неуместны. Хорошо хоть она и впрямь Вербелина, а не какая-нибудь Гаэт.
– Меня зовут Авор, – тихо отрекомендовалась девушка с четырьмя косами. – Я вас помню. Мы как-то виделись в театре…
Если бы привычку краснеть, бледнеть или зеленеть, очутившись в неловком положении, не вышиб из восьмилетнего Эгина наставник вместе с мыслями о радостях семейной жизни, он скорее всего покраснел бы. Но вовсе не от осознания того, что мужчине этой русоволосой тихони он собственноручно отрубил голову на глазах у двух сотен зевак, а от воспоминания о сцене в Алом театре. Каким несносным хамом предстал он тогда перед непричастной к преступному магическому баловству «лосося» девушкой!
– Хорошо же, милостивые гиазиры. – Знахарь наполнил свою чашку, подавая пример остальным. – У нас есть дела поважнее, чем церемониальные расшаркивания. Это значит – надо выпить.
Все молча согласились. Эгин тоже кивнул, одновременно отмечая, что по-прежнему ничегошеньки не понимает. Неужто «Зерцало Огня» превратилось в прогулочный парусник для офицеров Свода и их миловидных подруг? Неужто все эти люди собрались здесь, чтобы попировать и пощекотать нервы крамолой?
– Интриговать вас далее не имеет смысла. Либо вы становитесь нашим единомышленником и беспрекословно подчиняетесь моим приказам, либо вы покойник, – начал Дотанагела, опустив чашку на столик.
Эгин кивнул. В покойники он не торопился.
– Иланаф спас вам жизнь тремя часами раньше. Но теперь таких полномочий у Иланафа нет. Так что решать будете вы, Эгин. – Дотанагела откинулся на подушки и добавил: – И я, разумеется, тоже.
Эгин снова кивнул. Что еще он мог сделать?
– Вы, наверное, уже догадались, что попали на борт корабля, команда и пассажиры которого предали Князя и Истину, – продолжал невозмутимый пар-арценц. – Сегодня вечером мы покинули Пиннарин, чтобы больше не возвращаться в него никогда. Князь Мидан, гнорр Свода, армия и флот, все варанские уложения, в конце концов, не имеют здесь никакой власти. Если хотите, мы изменники, предатели, перебежчики. Эти слова тоже не значат здесь ничего. И я, как пар-арценц Опоры Писаний, подтверждаю это. Мы направляемся в Тардер, ибо харренский сотинальм обещал и мне, и всем, кто прибудет на «Зерцале Огня», защиту и покровительство. Ваше положение, Эгин, таково, что вы можете либо отправиться в Тардер вместе с нами, либо умереть. Причем совершить этот выбор вы должны тотчас же и не колеблясь.
– Разумеется, я выбираю жизнь, – после недолгого торга со своей офицерской честью отвечал Эгин.
Дотанагела улыбнулся и развел руками:
– Вижу, вы не фанатик. Впрочем, это было ясно мне с первых минут знакомства.
– Осмелюсь спросить, из чего вы заключили, что я не фанатик? – вздернул бровь Эгин, которому отчего-то стало обидно.
Неужели то, что он не фанатик, написано у него на лбу? Если да, то эту вредную запись нужно стереть поскорее. На всякий случай.
– Да из того хотя бы, что вы, Эгин, сказали «разумеется, я выбираю жизнь». Если бы не это ваше «разумеется»… – вкрадчиво, но вполне дружественно сказал Дотанагела. – Разве, заступая на службу в офицеры Свода, вы не давали клятву, что предпочтете смерть предательству?
– Как, собственно, и вы, пар-арценц.
– Все верно Эгин. Я тоже давал эту клятву, – холодно сказал Дотанагела. – Но помните, Эгин, что не стоит пытаться предать нас так же, как вы предали Свод!
– Я ручаюсь за него, – примиряюще сказал Иланаф.
– Так, значит, бунт? – задумчиво произнес Эгин.
– А ты думал, мы под всеми парусами мчим на блядки? – это был задорный голос Знахаря.
– А теперь, Эгин, – это уже был Иланаф, – со всей честностью, на которую способен варанский офицер, поведай нам, что ты по этому поводу думаешь.
Вопрос Иланафа застал Эгина врасплох. Но игнорировать его не стоило. Сглотнув комок воздуха, Эгин прочистил горло и начал:
– Не я был зачинщиком и не знаю, что было причиной вашего решения, милостивые гиазиры. Но теперь я заодно с вами, причем скорее рад этому, чем опечален. Дело в том, что задание, данное мне моим непосредственным начальником Норо окс Шином, собственно то задание, ради выполнения которого я и поднялся на борт «Зерцала Огня», было заданием совершенно невыполнимым. Это был тупиковый туннель, оканчивающийся в подвалах Опоры Единства. Вдобавок этой ночью я совершил служебный проступок и сунул нос в дело, от которого мне следовало бы держаться подальше. Я стал поперек горла Хорту окс Тамаю, сцепившись с его людьми. Я укрывал у себя его племянницу, которая поутру отправила к праотцам двух моих слуг и словно бы превратилась в морской ветер. Или, выражаясь более прозаически, сбежала. Я обнажил Внутреннюю Секиру, чему свидетелем любезный Шотор. Меня испытывал на честность Норо окс Шин… Словом, в последние дни моя карьера едва не пошла прахом…
Эгин, конечно, утрировал. Иногда переставлял акценты. Сгущал краски.
Он говорил нарочито сбивчиво. Красноречие – не его, Эгина, союзник. Красноречие уместно только тогда, когда обдумывать каждое слово вовсе не обязательно. Красноречие уместно там, где слова ничего не значат. Там, где речь – лишь музыка.
С пар-арценцами следует быть искренним, смущенным и правдивым. Лгать нельзя. Лучше недоговаривать. Это сложно, но выполнимо, да и доказать ему следовало всего лишь то, что он, Эгин, в безвыходной ситуации.
– …и, стало быть, я обречен. Сожалеть о том, что Князь и Истина остались в Пиннарине, мне, обреченному офицеру, не с руки. Ибо моего разумения хватает на то, чтобы предпочесть предательство гибели.
Дотанагела, к которому, по преимуществу, обращал свой рассказ Эгин, удовлетворенно покачал головой. Кажется, Эгину удалось добиться своего. Пар-арценц поверил большей половине услышанного.
– Я еще утром заметил, парень, что дела твои идут хреново, – обаятельно ухмыльнувшись, подытожил Знахарь, обращаясь как бы ко всем, не только к Эгину.
– В его словах очень много правды, – добавил он, но уже обращаясь к одному лишь Дотанагеле.
Они говорили долго. Эгину приходилось много слушать, много поддакивать и еще больше удивляться.
Они опорожнили все кувшины и съели всю снедь. Но, как и всякий разговор, этот, сколь бы важным он ни был, не мог продолжаться вечно. Спустя три, а быть может, четыре часа предатели Князя и Истины встали из-за стола и начали расходиться по своим каютам.
Вербелина демонстративно льнула к Дотанагеле. Самеллан нарочито зевал. Русоволосая Авор, не проронившая ни слова с момента своего представления Эгину, укутавшись в кружевную шаль, тоже заторопилась к выходу.
«Если бы я не знал наверняка, что она была близка с Ардом окс Лайном, я бы, верно, подумал, что она девственница», – отметил про себя Эгин, провожая взглядом хрупкую фигурку девушки с тощими русыми косами.
Один Знахарь был удивительно бодр и свеж. Казалось, печать озабоченности и неопределенности, которая лежала в уголках искушенных глаз всех профессиональных лицедеев из Свода Равновесия, была совершенно чужда ему.
