раньше, чем тот успеет сколько-нибудь ощутимо досадить беглецам. У «Призрака» оставалась только одна надежда – абордажный бой.
Когда «Призрак» намертво вцепился в «Зерцало Огня» крючьями «кошек» и абордажных мостиков, это было равносильно полной победе беглецов.
Во главе воинов «Зерцала Огня» встал Дотанагела, и его магический меч (по которому плакало, ох как плакало Жерло Серебряной Чистоты!) запел песню смерти в полный голос.
Абордажную партию «Призрака» вообще не пустили на палубу «Зерцала».
Первые воины, достигшие конца абордажных мостиков, были срезаны мечом Дотанагелы с десяти шагов. Эгин содрогнулся, наблюдая, как корчатся в предсмертных судорогах люди, чьи кольчуги, разлетевшись в один миг на тысячи лопнувших колец, подставили свою плоть под трескучую молнию, во много крат удлинившую меч Дотанагелы.
Самеллан, Знахарь, Эгин и прочие тоже не остались в стороне. И только Авор с Вербелиной, следуя строжайшему приказу Дотанагелы, продолжали отсиживаться в каютах.
Дотанагела и Самеллан, вооруженный огромной архаической варанской секирой (родной сестрой тех, что украшали жетоны офицеров Свода Равновесия), вступили на борт «Призрака» первыми.
– Я иду, Норгван! – ревел Самеллан, и шлемы врагов разлетались под его ударами вдребезги, как перезревшие тыквы. – Я иду, змеиная кровь!
Знахарь с легкостью перемахнул на палубу «Призрака» и приземлился на четвереньки так ловко, будто был кошкой. Меч описал полукружие над его головой. Странные были замашки у этого Знахаря, очень странные. А когда в руках Знахаря Эгин заметил длинный каменный нож вместо привычного меча или алебарды, он окончательно уверился в том, что солнечным днем месяца Алидам из Пиннарина бежала банда отпетых магов.
Каменный нож в руках Знахаря был куда опаснее любого обычного меча. Обычные мечи раскалывались надвое при встрече с его непритупимой кромкой. Тяжелый двойной панцирь с треском раскрылся под ударом Знахаря.
Незадачливый офицер Опоры Единства, пытавшийся достать Знахаря алебардой, спустя мгновение остался с бесполезным обрубком древка в руках. Ну а Знахарь, совершив свой очередной кошачий прыжок, подкатился тому под ноги и распорол несчастному пах.
«И это – примитивный с виду каменный нож!» – ужаснулся Эгин.
Палуба под ногами Дотанагелы дымилась. Краем глаза Эгин заметил, что пар-арценц был бос. Воздух над его головой дрожал и переливался, как над раскаленной печью.
«Расплавится наш пар-арценц, ох расплавится», – подумал Эгин, стараясь заглушить священный трепет, которым помимо воли наполнялось все его существо при виде этого небывалого сражения.
Аррумы и пар-арценцы… Кристальная чистота пред лицом Князя и Истины… Князя – возможно. Истины – едва ли. Разве только истина их заключается в том, чтобы, искореняя магию, самим напитываться ею. Так белая промокательная бумага, вбирая чернила, становится черной.
Жерло Серебряной Чистоты… Изумрудный Трепет… Они, эрм-саванны и рах-саванны, со всего Варана и со всего Круга Земель несут таинственные рукописи, разыскивают предметы и людей, причастных к Изменениям. Они сдают все это своим начальникам, а те отправляют скверну в Жерло Серебряной Чистоты…
Да уж, держи сарнод шире! Отправляют! Мусор, только мусор попадает в Жерло. Приворотные перстни, глупые апокрифы по Элиену и Урайну, подметные списки забытых любовных искусств. Да еще мелкие должностные преступники.
При вступлении в ряды офицеров им всем показывали Жерло Серебряной Чистоты в действии. Жар, тяжелый барабанный грохот, своды из красного греоверда – давно, впрочем, закопченного до непроглядной черноты. Внизу, в глубоком колодце – озеро ослепительно белого, клокочущего расплава – не серебра, нет, – а если и серебра, то Хуммерова. Кто и чем питает его неугасимый яростный жар? Об этом ведомо одному гнорру.
«Именем Князя и Истины рах-саванн Опоры Безгласых Тварей, преступивший черту меж должным и непозволительным путем сочетания с двумя девственницами единовременно, приговаривается к испепелению и вечному проклятию».
Ужас в глазах приговоренного. Короткий вопль. Аррумы Опоры Единства, произносящие страшные слова, от которых, кажется, барабанные перепонки вот-вот изойдут кровавым потом. Гнорр, окруженный четырьмя старшими офицерами без знаков отличия. Но лица его не разглядеть, нет…
Эгин был готов на многое, чтобы только увидеть, как исчезает в Жерле Серебряной Чистоты хоть что- нибудь стоящее. Чудесный каменный нож Знахаря или, на худой конец, меч Дотанагелы…
Эгин бездумно вступил в схватку. Его воля к действию была полностью сконцентрирована на кровопролитии, но его мысли были сейчас очень, очень далеко. В Пиннарине, в прошлом. И только когда его тело было резко отброшено назад чьей-то могучей рукой, он наконец-то возвратился в реальность происходящего.
На то самое место, где он только что находился, упала, рассыпая уголья, прогоревшая рея.
– Не владеешь в совершенстве Освобожденным Путем – не пользуйся им вообще! – гаркнул над ухом Дотанагела.
И неожиданно вскрикнул, словно бы ужаленный тарантулом.
Эгин опасливо осмотрелся и понял: в мире что-то изменилось. Что?
Норгван, аррум Опоры Единства и капитан «Сумеречного Призрака», был не более чем аррумом и противостоять мощи пар-арценца Опоры Писаний в честном поединке не мог.
Поэтому, как только Дотанагела ступил на палубу его корабля, аррум, как и положено змеинокровной крысе-людоеду, поспешил спрятаться в кормовой надстройке.
Засим Норгван изволил наблюдать за своими обреченными людьми сквозь однопрозрачное оконце из того Измененного стекла, из какого были сотворены двери в туннелях Свода Равновесия.
Наблюдать – и неспешно, с расстановкой подготавливать к схватке боевой бич и «крылатую иглу».
Когда он увидел, что Дотанагела не на шутку увлекся собственным мнимым всемогуществом и колеблющийся столб воздуха над его головой едва заметно потемнел, выдавая слабость пар-арценца, Норгван покинул свое убежище. Даже крыса-людоед не столь глупа, чтобы, сложив лапы, спокойно дожидаться прихода крысоловов в ее нору.
Дотанагела изумленно поглядел на свое плечо. Там, шипя и дымясь, торчала игла с хвостом из разноцветных лоскутков. Эгин, все еще сидевший в глупой позе на палубе среди дымящихся угольев, первым заметил Норгвана.
– Вон он! – крикнул Эгин, указывая в направлении кормовой надстройки.
Там свистал боевой многозвенчатый бич Норгвана, называемый иногда среди старших офицеров «змееживым».
Горло одного из «лососей» с «Зерцала Огня» вмиг было оплетено звенящей сталью. От сильного рывка воин упал на колени, и меч Норгвана положил конец его страданиям. Обрубленная голова была отброшена носком его сандалии прочь, бич освобожден, а сам Норгван, облаченный в позлащенные доспехи во вкусе придворных живописцев, шагнул навстречу Дотанагеле.
Пар-арценц был багров и страшен. Несколько раз он пытался вырвать из плеча «крылатую иглу», но она, распустив в его плоти жестокие крючки, не выходила.
Дотанагела упал на колени. Знахарь был далеко и не видел происходящего. Самеллан, чья секира то и дело взлетала над головами в свалке по противоположному борту, ничем помочь не мог. И Эгин, и Иланаф могли противопоставить змееживому бичу Норгвана лишь свои обычные мечи, придуманные для честных воинов, а не для Хуммеровых наперсников.
Норгван был уже в каких-то двадцати шагах. Он понимал, что не сможет одолеть всех и вся на этом проклятом «Зерцале Огня». Но он знал, что предателю пар-арценцу не жить. Равно как и тем двум молокососам из банды изменников, которые завороженно наблюдают за его приближением.
Но не только Эгин и Иланаф видели Норгвана. Был еще один человек на боевой башенке «Зерцала» с неприятным, словно траченным огненной молью лицом, который понял все.
«Молния Аюта» по правому борту, довернутая на «крапчатого спрута» и ноль, смиренно дожидалась своего часа. С исчислителем не было Самеллана, а без его слов и магических игл ядро «молнии» означало
