Это сказал Знахарь.
Наверное, из такого хаоса когда-то появились Хуммер и Лишенный Значений. И наверное, именно такой хаос принесла в Круг Земель их первая встреча.
«Зерцало Огня» полностью потеряло управление.
Последние паруса, с уборкой которых опоздали матросы, были сорваны вместе с реями ударом неистового ветра, обрушившегося на них с запада как неумолимый кузнечный молот размером с само «Зерцало Огня».
Волны перехлестывали через палубу. Вода, не успевая вытекать через специальные проруби в фальшборте, просачивалась внутрь даже сквозь плотно задраенные палубные люки. Кожаный пластырь на месте пробоин, оставленных стрелометами «Сумеречного Призрака», сорвало как кусок промокательной бумаги. Обреченные матросы под началом обреченного офицера пытались завести новый. Тщетно.
Бутафорские надстройки, под которыми скрывались «молнии Аюта», вскоре оказались за бортом. Сами «молнии», намертво принайтованные десятками отменных канатов, пока что держались.
Эгин лежал в каюте Арда, вцепившись в бронзовые поручни у изголовья койки, и вновь проклинал тот день, когда Норо окс Шин положил перед ним, тогда еще вполне беззаботным эрм-саванном, два доноса на Арда окс Лайна.
Это было совсем недавно. А кажется – целую вечность назад.
К своему огромному удовольствию, Эгин так и не успел ни разу поесть за сегодня, не считая ломтя вяленой дыни, который он походя взял со стола одной из кают на захваченном «Сумеречном Призраке». Это оградило его от мучительных приступов морской болезни, которых он, человек сухопутный, вполне справедливо опасался.
И тут даже сквозь оглушительный грохот морской и небесной стихии прорвался новый истошный вой Дотанагелы.
«Да что же тут творится?!» – мысленно возопил Эгин.
Он понял, что чудовищный груз новых знаний становится почти невыносимым для его рассудка. Он понял, что не может лежать здесь как тюфяк и безропотно дожидаться, когда каюта Арда превратится для него в наглухо закупоренную могилу.
Эгин вскочил и почти сразу ушиб колено о тумбочку Арда. «Пр-роклятье! Нет, при такой качке идти, похоже, не получится».
Эгин встал на четвереньки. Как идиот. Как пес. Как рах-саванн Опоры Вещей.
Он помедлил мгновение, раздумывая – обуваться ему или нет.
Потом вспомнил о возможности встречи с Вербелиной и все-таки обулся. Кажется, Иланаф когда-то уверял, что, по его глубокому убеждению, нет для женщины зрелища глупее, чем хорошо одетый и притом босой мужчина.
Эгин выкарабкался в коридор.
Там, в его сумрачной глубине, одиноко хлопала брошенная кем-то дверь. Стараясь выглядеть как можно степеннее и естественнее, Эгин направился на четырех костях к каюте Дотанагелы.
В каюте Дотанагелы в весьма принужденных позах, вцепившись друг в дружку, прямо на полу сидели Самеллан, Знахарь и Вербелина.
Но койке, изрыгая зверскую, в целом непереводимую брань на оринском наречии (насколько Эгин вообще понимал в наречиях Круга Земель), лежал Дотанагела.
Глаза пар-арценца были одухотворены яростью и страхом. Из всего бурного речевого потока Эгин смог разобрать только несколько раз повторенное слово «гнорр» и дважды – «Лагха».
Две масляные лампы давали много света, но вместе с тем жрали слишком много свежего воздуха. Было очень душно.
– Я не помешаю, милостивые гиазиры? – осведомился Эгин по возможности беззаботно и деликатно, не беря на себя смелость перекричать Дотанагелу.
– Заползай, раз уж приполз, – пожал плечами Знахарь.
– Премного благодарен. – Озарившись фальшивым светским оскалом, Эгин присоединился к веселой компании. Лица у всех были прямо-таки замогильные.
– Как здоровье уважаемого пар-арценца? – Надо же бы Эгину что-то говорить!
Знахарь открыл было рот, но Дотанагела, прекратив, к удивлению Эгина, браниться, ответил сам:
– Здоровье, спасибо Знахарю, в порядке. Но боюсь, рах-саванн, оно мне больше не понадобится.
Дотанагела говорил вполне спокойно. Не верилось, что этот же человек считанные мгновения назад воплощал собой аллегорию ярости.
– Простите, как вас понимать, пар-арценц?
– Случилось то, чего я боялся больше всего и о чем не хотел попусту распространяться раньше. Скорее всего, не потеряй я столько сил в борьбе с магией Норгвана и находись я в здравом рассудке, я смог бы отвести или по крайней мере ослабить магию гнорра.
– Пар-арценц, я не хочу прослыть образцом скудоумия, но я все равно остался во тьме незнания.
– О Шилол! – простонал пар-арценц. – Послушайте, Самеллан, объясните хоть вы ему!
Дотанагела бессильно откинулся на подушку. Эгин обратил внимание, что щекам пар-арценца возвращается некое подобие здорового румянца. Или это были лишь блики от масляных ламп?
– М-да, Эгин. Давненько мы с вами не болтали, – проворчал Самеллан с деланым вздохом. – Буду краток, как Морской Устав. В море Фахо летом никогда не бывает таких бурь. Никогда. Особенно с таким ужасным западным ветром. Уважаемый пар-арценц хотел сказать, что здесь не обошлось без вмешательства гнорра.
Это было уже слишком. Да, «молнии Аюта». Да, магические мечи и клинки. Да, каменный нож Знахаря. Но только не власть над стихиями!
– Простите меня, гиазир Дотанагела, и вы, уважаемый Самеллан, но я не вижу здесь правды. Если гнорру по силам творить такое, то зачем Варану какие-то жалкие «молнии Аюта»? Хотел бы я посмотреть на флот харренитов, попавший в такую переделку!
Эгин осекся. Он противоречил сам себе. Да ведь «Зерцало Огня» уже «в такой переделке»! И если участь, которую он только что мысленно уготовил харренитам, постигнет их самих… Последние дни постепенно лепили из Эгина весьма суеверного человека.
– Ах, рах-саванн, до чего же ты умный! – без особой иронии воскликнул Знахарь. – Ты, наверное, и в Хуммера не очень-то веришь?
– Оставим это! – вскинулся вновь Дотанагела, которому явно было не по душе поминать Хуммера всуе. – Видите ли, Эгин, есть два довольно необычных обстоятельства.
При этих словах Дотанагелы с кормы донесся оглушительный надсадный треск, потом омерзительное скрипение. Что-то грузно вывалилось за борт.
– Пошли «молнии Аюта», – процедил Самеллан так буднично, словно бы речь шла о скачках. И еще в его голосе Эгину почудилось умело завуалированное злорадство.
Дотанагела был теперь безмятежен, как каменное изваяние. Похоже, брань пошла ему на пользу, изгнав прочь из его естества суетную накипь страха. Полностью проигнорировав утерю кораблем драгоценных «молний», Дотанагела продолжал:
– Два обстоятельства, Эгин. Во-первых, вы не представляете, что и в каком количестве теряет гнорр в эти мгновения. Он сейчас в определенном смысле уподобляется лисе, которая попала в капкан и отгрызает собственную лапу, лишь бы удрать на трех. Во-вторых, очень злую шутку сыграл с нами Норгван. Временно лишив меня самоконтроля, ввергнув меня в пучины боли и страданий, которые вам, рах-саванн, к вашему счастью, и не снились, он тем самым вверил мое Сердце Силы во власть гнорра. Если угодно, он использовал мою истинную суть так, как стрела использует тетиву для полета. Не будь с вами меня, стихии не послушались бы гнорра. И даже в этом случае я могу со всей уверенностью заявить, что только животный и неподдельный страх за собственную шкуру заставил Лагху переступить границы, положенные могуществу смертных.
– Выходит, мы, горстка утомленных беглецов, представляем опасность для шкуры самого гнорра? – не удержался Эгин.
Слишком уж дутым величием полнились слова Дотанагелы. Не двинулся ли пар-арценц своей «истинной сутью» в область банальнейшего безумия?
