Сразу вслед за этим под землей разлился мощный, всепобеждающий гул, будто бы по шатким бревенчатым настилам перекатывались сотни исполинских каменных шаров.
И вот тут Эгин понял, отчего все смеги собрались на небольшом пятачке, который окружал Семя Хоц- Дзанга.
Круги руин, которые, как помнил Эгин, смотрелись сверху разметкой цветка розы, пошли в рост.
Да, невысокие гребни стен, производящие впечатление безжизненных развалин, на глазах, локоть за локтем, сажень за саженью поднимались к солнцу, утолщались, раскрывались, приобретали все более заметный наклон наружу.
Вот уже тени от растущих «лепестков» полностью накрыли площадку вокруг Семени. Вот уже надо всем Хоц-Дзангом повис тонкий аромат садовых роз. Вот стены прихотливо изогнулись, словно бы подставляясь под ноги воинов, которым предстояло взобраться на них во имя битвы с варанцами.
И тогда над распустившимся Хоц-Дзангом повис торжествующий рев смегов.
Они верили в то, что рано или поздно это свершится. Они понимали, что это будет означать лишь одно: беспощадную битву. И все-таки не было среди них ни одного мужчины, который бы не мечтал о дне, когда Хоц-Дзанг явит ему свою истинную сущность.
– И вот теперь мы лишь бронзовки-жуки в величайшей розе промеж всех роз, что цвели под Солнцем Предвечным, – торжественно продекламировал Иланаф в духе «Книги Урайна».
Но Эгин не улыбнулся. Несмотря на присущий всякому офицеру Свода скептицизм, его все-таки обуял всеобщий благоговейный восторг. Он был восхищен Лиг, восхищен Шетом, восхищен Говорящими. Он чувствовал себя сполна вознагражденным за все, что пережил на Циноре.
– Слава Князю и Истине! – глупейшим образом проорал он, как некогда на торжественных смотрах в Своде.
За такие слова, да еще и перед битвой с варанцами, в Хоц-Дзанге могли отрезать голову. Но мудрая Лиг только снисходительно улыбнулась. Что – есть разница?
Все пришло в движение одновременно.
Стены-лепестки еще скрипели друг о друга, шуршали и потрескивали, а смеги уже бежали к внешнему обводу стен, чтобы занять там оборону. Здоровенное нечто, укрытое прежде от посторонних глаз парусиной, силами обслуги явило себя. У Эгина – в который уже раз за день! – полезли на лоб глаза.
Это была «молния Аюта».
Не совсем такая, как те длинноствольные красавицы, которые погибли вместе с «Зерцалом Огня», и все-таки вполне узнаваемая.
Большой деревянный станок, установленный на сплошные деревянные диски-колеса. Ствол, очень похожий на здоровенную деревянную бадью. Сходство с бадьей усиливалось тем, что ствол был не литым, а грубо склепанным из широких железных полос, которые для надежности были стянуты поперечными обручами.
Ствол был короток, зато удивительно толст. Он был задран вверх так, чтобы было сподручно перебивать «навесом» через возвышающиеся вокруг стены.
«Логично, – подумал Эгин. – Кто ее, такую дикую и огромную, затянет на эти не менее дикие стены? А так спокойно будут постреливать отсюда по супостату; но откуда, откуда у смегов секрет дагги?»
Эгин подозрительно покосился на Самеллана – единственного за пределами Аюта человека, как он был уверен, который знает и состав дагги, и, главное, образ-ключ к мрачной разрушительной магии «молний Аюта». Самеллан, перехватив взгляд Эгина, кисло улыбнулся и развел руками. Дескать, я здесь совершенно ни при чем.
И в это мгновение все части разбитого событийного витража сложились в сознании Эгина в одно простое и стройное заключение.
Свел народа смегов, именующий себя Ткачом Шелковых Парусов, – та самая пресловутая двоюродная сестра Самеллана, служившая в аютской Гиэннере, которая, по уверениям Самеллана, была убита им накануне встречи с Норгваном!
В пользу аютского происхождения свела народа смегов свидетельствовали сразу несколько фактов.
Подозрительный акцент Лиг, который – Эгин был уверен – не был ни харренским, ни грютским, ни ре- тарским.
Странное имя Ткач Шелковых Парусов, в котором, вероятно, было зашифровано ее истинное аютское имя или, возможно, перевод названия ее бывшей должности в Гиэннере.
Невероятная, магнетическая уверенность в себе, которая ни в коей мере не была присуща известным Эгину женщинам как из Варана, так и из других стран Сармонтазары. Скорее столь уверенно держали себя некоторые аррумы Свода. Таким образом, манера поведения Лиг указывала на ее былую причастность к тайной службе, как предположил Эгин – к аютской Гиэннере.
В придачу ко всему этому – секрет «молний Аюта»! Кто еще, как не бывшая дева-воительница Гиэннеры, мог сообщить его смегам?
– Простите, Лиг, – сказал Эгин очень тихо, наклонившись к самому ее уху, все еще не покрытому болтающимся у нее за спиной на ремешке шлемом. – Могу я задать вам один личный вопрос?
Айфор сделал предупреждающее движение, но Лиг жестом остановила его.
– Да, Эгин.
Где-то на внешних стенах Хоц-Дзанга заголосили смеги и вразнобой заревели кривые боевые рожки. Похоже, варанцы начинали сражение. Но Эгин все-таки довел начатое дело до конца.
– Вы – сестра Самеллана?
В глазах Лиг сменились испуг, негодование и растерянность.
– Да, – сказала она наконец и одним резким движением надела шлем.
– Да, рах-саванн, и только поэтому ваша варанская банда дожила до сего дня, – донеслось до Эгина уже из-под железной маски. – Мой брат ходатайствовал за всех вас.
Даже когда Эгин уже понял, чем завершится раскрытие крепости-розы, он не мог взять в толк, как гарнизон займет свое место на стенах. Они казались чересчур крутыми и не имели ничего похожего на ступени.
Но когда стены достигли своей предустановленной Танцем Садовника высоты, на них начали проступать массивные прожилки, которые вскоре быстро утолщились до размеров мощного дубового бревна, а после разом лопнули, обнажая вычурную внутреннюю структуру перепонок, которые служили вполне приемлемыми ступенями.
Сами же стены в своей верхней трети изогнулись наподобие ладоней, обращенных к солнцу. При этом собственно «ладони» стали боевыми площадками, а «пальцы» – оградительными зубцами для воинов.
Эгин и вся его «варанская банда» вкупе с Вербелиной с соизволения Лиг заняли ближайшую стену- лепесток – наиболее высокую и в то же время наиболее удаленную от внешнего обвода Хоц-Дзанга.
С нее открывался превосходный вид на непостижимую крепость-розу, на дома смегов, сгрудившиеся в основном у южных стен, и на дорогу, следующую долиной и исчезающую в седловине между двумя горными цепями.
Все были мрачны, молчаливы, напряжены. Знахарь, следуя своей излюбленной манере, сел на теплый парапет стены-лепестка и скрестил ноги.
Поначалу Эгин не мог понять, что заставило смегов столь неистово дудеть в рожки и натягивать луки навстречу неведомой опасности. Но потом Вербелина, пристально вглядывавшаяся в склоны окрестных гор, приглушенно прошипела «Срань шилолова…». Эгин, проследив направление ее взгляда, понял все.
Кустарник, низкие неприметные ели, валуны. Спокойствие, недвижимость.
И вдруг между двумя соседними зеленовато-серыми камнями – промельк черной молнии, по которой невозможно определить с первого раза, что за существо оставило тревожный след на сетчатке ока. Потом – еще промельк. Сразу вслед за ним – еще и еще.
Кажется, четвероногое. Кажется, ушастое и бесхвостое. Пес? Но отчего его задние лапы столь длинны, так что кажется, будто принадлежат какой-то уродливой саранче?
Смеги голосили повсюду. Эгин огляделся. Да, эти твари спускались и с западных гор. И подходили с севера. И взбивали лапами пышные клубы желтой пыли на южной дороге. Их становилось все больше и больше.
Эгин почувствовал досадную слабость в коленях.
