«Да их, наверное, и не все аррумы знают. Вот Норо окс Шин, например, знает?» – спросил себя Эгин, некстати припоминая своего начальника и его категорический приказ отыскать Пятое сочленение.
«Ха-ха, а четыре предыдущих сочленения вам не принести, аррум? Ах принести? Ну так спросите их с гнорра!» – мысленно съехидничал по этому поводу Эгин, которому в целом было совсем не до смеха.
Когда Эгин распрямился, что-то странное привиделось ему в облике гнорра. Что-то новое. Некий тлетворный дух, казалось, исходил теперь от одежд хозяина Свода, сменив собой запах драгоценной амиды, «змеиного благовония».
На палубе было зябко, но по лбу Лагхи градом катился пот, струйками стекал по его стройной сильной шее и проваливался за шиворот. Лагха поднял веер и сделал два довольно вялых взмаха.
«Он что, болен?»
– У меня нет времени вести с вами душеспасительные беседы, Эгин, но кое-какие новости мне придется вам сообщить. В Варане новый князь, Хорт окс Тамай. По вполне понятным причинам я теперь такой же мятежник, как, например, Дотанагела, Знахарь или Самеллан. Я не собираюсь уступать свое достоинство гнорра тому самозванцу, который сидит сейчас в моем кабинете. Партия еще не сыграна, и я предлагаю вам, Эгин, играть ее на нашей стороне. Вы, Эгин, виновны перед старым Сводом. Но старый Свод остался в Пиннарине. Там вы заслужили ни много ни мало, а Жерло Серебряной Чистоты. Но перед тем Сводом, который направляется сейчас на Перевернутую Лилию, вы чисты. Пока что чисты… Поэтому либо вы сейчас же отправляетесь кормить крабов, либо…
– Либо? – не выдержал Эгин.
– Либо отправляетесь к гиазиру Альсиму, арруму Опоры Вещей, для получения дальнейших распоряжений, – с усилием закончил Лагха.
– Благодарю вас, гнорр. – Растерянный, обрадованный и испуганный одновременно, Эгин застыл в нерешительности. Что делать дальше, он не знал.
«Целуют ли перстень гнорра после аудиенции? Или при прощании целуют носок туфли? Или вообще никаких телесных контактов „на закуску“ не допускается? Или это с Сиятельным князем не допускается?» – судорожно пытался припомнить Эгин.
Гнорр, догадавшись о его замешательстве, протянул ему руку с перстнем.
Эгин, превозмогая рвущую боль в спине, склонился перед резным креслом и одними губами приложился к шелковокожей, белой, длиннопалой, мужской, но по-женски ухоженной руке Лагхи.
Его обдало жаром, словно бы он поцеловал клинок, только что вынутый из горнила. Рах-саванн был так взволнован, что даже не заметил: вместо перстня он поцеловал руку.
– Благодарю, гнорр! – еще раз повторил Эгин, но Лагха уже не слушал его, а лишь презрительно или, быть может, устало, махнул веером от себя.
«Убирайся», – значил он на наречии перьевых вееров.
– А-а, явился не запылился! – Густой бас Альсима приветствовал Эгина из сумрака каюты. – Ты и есть тот самый калека рах-саванн, который будет чистить мое платье и играть со мной в кости?
– Я… – растерянно протянул Эгин. – И пить гортело тоже, – добавил он, дивясь собственной наглости. Впрочем, Эгин уже успел признать в Альсиме того самого аррума, который оприходовал серьги Овель, и полагал, что они тем самым уже немного знакомы между собой.
– Тогда начнем с гортело, – подытожил Альсим и предложил Эгину место за низким столиком, на котором стояли необъятное блюдо с тушеными овощами и два кувшина.
Эгин рассчитывал пробыть у Альсима не более часа. Какие, собственно, могут быть распоряжения у сухопутных аррумов, находящихся в открытом море вдали от берегов и дел? Но судьба распорядилась иначе. Эгин выбрался из каюты своего нового начальника лишь на следующее утро, да и то – чтобы распорядиться о завтраке.
Моральное разложение собственных офицеров было самым страшным из бесплотных призраков, с которыми Своду приходилось бороться неустанно. И, как казалось Эгину до сих пор, довольно успешно. Эгин был уверен, что подавляющее большинство офицеров Свода – особенно старших! – свято блюдут Уложения Жезла и Браслета. Ничего подобного.
Опустошив два кувшина гортело, Альсим, тучный, жизнелюбивый и довольно симпатичный, спросил у Эгина: «Обращался ли ты, дружок, хоть раз?»
Эгин, для порядка поколебавшись, честно ответил ему, что да, бывало. И тогда Альсим поведал своему новому ординарцу пару-тройку историй, от которых у Эгина волосы встали дыбом. О да, обращался и Альсим, причем никакой тайны из этого не делал. Можно было подумать, что не только здание Свода с голубым куполом осталось в Пиннарине, но и вся Опора Благонравия вместе с Опорой Единства тоже.
За игрой в кости, беспробудным пьянством и крамольной болтовней прошел первый день службы под новым начальством.
Между делом Альсим рассказал Эгину подробности спешной ретирады с траверза Верескового мыса и в красках расписал памятную речь Лагхи в капитанском зале. А заодно попотчевал своего нового денщика свежими сплетнями и авторитетными мнениями коллег из родной Опоры Вещей.
К следующему утру Эгин уже знал все, что можно было узнать, не проведи он предыдущие дни в тесном гробу на последней, балластовой палубе.
Чтобы как-то оправдать доверие Альсима, в котором Эгин отчего-то не сомневался, он, замалчивая и обходя кое-какие чересчур пикантные подробности, обрисовал арруму канву своих странствий от Пиннарина до Хоц-Дзанга. «Зерцало Огня», мятежники, Говорящие…
– Ну ты даешь, сучье вымя! – добродушно выругался Альсим, когда Эгин, попутно проиграв начальнику три партии в кости, закончил-таки историю о том, как штурм Хоц-Дзанга (в котором Альсим, собственно, и потерял под «градобоем» своего предыдущего денщика) выглядел изнутри – из лагеря смегов.
Эгин вежливо улыбнулся. Улыбка вышла довольно кривой. А какой она могла еще выйти, ведь рах- саванн вновь вспомнил о Норо окс Шине. Своем предыдущем начальнике.
«Кажется, никто еще не применял к Своду эпитета „многоликий“. А зря». – Вот с этой-то мыслью Эгин, мертвецки пьяный, и отошел ко сну на полу каюты аррума Альсима, чей живот был столь же велик, как и бочка с гортело, принайтованная под его койкой.
Когда Эгин проснулся, Альсим еще звучно храпел.
Голова разваливалась на тысячу частей, а спина ныла с удвоенным тщанием. Во рту Эгина смердело плохо вычищенным хлевом, а живот, казалось, орал: «Вскрой меня!»
Смачно позевывая, Эгин покинул каюту Альсима и вышел на палубу. Огляделся.
Самым уместным сейчас было бы встретить Иланафа. Узнать от него свежие новости и сравнить их с услышанным от аррума. Справиться о судьбе Дотанагелы и Знахаря. Последний был сейчас Эгину нужен позарез.
Обидно чувствовать себя калекой, когда вокруг зреют такие события! За годы службы в Своде Эгин просто разучился выздоравливать своими силами – уж очень, оказалось, долгое это дело! Но… мысль о Знахаре натолкнула Эгина на воспоминание о Лагхе, чье тело, кажется, действительно сгорало в лихорадке. Это и Альсим тоже приметил. О, если бы Знахарь попал в плен, разве Лагха мучился бы сейчас хоть пустяковой простудой?! А с другой стороны, если б это была пустячная простуда, разве Лагха позволил бы ей пристать к себе?
Иланафа нигде не было.
Эгин спустился на нижние палубы. Расспросил встречных матросов. Постучался в пару кают. Нет, никто не знает такого.
«Нужно было спросить у Альсима», – сообразил наконец Эгин и, злой привычной похмельной злобой, отправился на камбуз.
Там он сделал шикарный заказ и пошел будить Альсима, решив, что сразу после завтрака продолжит поиски Иланафа.
Естественно, в тот день намерения Эгина разыскать на корабле Иланафа остались всего лишь намерениями. Он так и не вышел из каюты Альсима после начала трапезы. Всему виной были четыре кувшина гортело и три завтрака, плавно перешедшие в бесконечный ужин.
«Подумаешь, дела! Если бы Иланаф хотел повидаться со мной, он бы уже повидался», – досадливо заключил Эгин.
