Он подлил себе в чашку обжигающей мутноватой жидкости. Еще один день – коту под хвост.
Глава 15
Перевернутая лилия
– Вставай, дружок, – басил Альсим, тряся заспанного и мятого Эгина за грудки. – Приехали!
И в самом деле приехали. Все четыре «Голубых Лосося» находились в виду Перевернутой Лилии. Самой загадочной жемчужины варанского государства и варанской истории.
Высокий и статный Лагха Коалара, с развевающимися по ветру черными кудрями, стоял на носу «Венца Небес» в окружении пар-арценца и трех аррумов.
Разговор даже не теплился. И в самом деле, к чему разговоры, когда и так все ясно. Либо они сейчас обоснуются на Перевернутой Лилии и начнут переговоры с новым князем и новым гнорром в надежде подороже продать свои шкуры, либо не обоснуются. Тогда все кончено.
Обосноваться на Перевернутой Лилии было задачей непростой, но посильной. Остров охранялся гарнизоном численностью приблизительно в двести человек. Гарнизон заседал в крепостце, возвышавшейся на утесе у входа в единственную пригодную для швартовки бухту острова.
Вариантов было ровно два.
Можно было взять крепость штурмом, который после бойни на Хоц-Дзанге показался бы детской забавой.
Можно было склонить гарнизон к сдаче, «клинка не обагряя, меча не доставая», как пелось в дедовских походных песнях.
Судя по всему, Лагхе Коаларе был по душе второй вариант, ибо все четыре «Голубых Лосося» входили в гавань, не меняя скорости и не закладывая галсов. Иными словами – безо всяких маневров, которые предпринимают, когда хотят сбить с толку обслугу крепостных метательных машин.
Они входили как свои, как победители, возвращающиеся домой. Благо капитаны Отдельного морского отряда «Голубой Лосось» знали лоцию Перевернутой Лилии наизусть и могли, наверное, швартоваться вслепую.
И хотя Лагха был уверен, что начальник гарнизона Саф получил приказ из Пиннарина без предупреждения топить всех, кто входит в гавань, он был уверен, что разрядить стрелометы в корабли «Голубого Лосося» у Сафа не хватит духу. Уж очень хорошо Лагха знал и Сафа, и благоговейное отношение гарнизонной пехоты к отборным абордажным сотням «Голубого Лосося».
«Венец Небес» причалил первым.
Лагха со вздохом облачился в свое бессменное боевое рубище с косматыми звездами. На нем по- прежнему исходили флюидами мертвого Следа пятна крови пар-арценца Опоры Безгласых Тварей, но Лагху это не остановило.
Однако, чтобы не выглядеть безжалостным мясником, что в данном случае было невыгодно, Лагха, поколебавшись, надел поверх рубища парадный белый плащ-штормовик с эмблемами офицера-навигатора. Символическое значение этого жеста было очевидно для всех: он, Лагха, по-прежнему стоит у рулевого колеса княжества, и только он, Лагха, умеет проложить по звездам и другим светилам верный маршрут государственного корабля.
– Всем оставаться здесь до моего приказа, – бросил гнорр через плечо.
Лагха сошел на берег.
Огромный изумруд, вделанный в крышку медальона, висевшего у гнорра на серебряной цепи поверх навигаторского плаща, откликнулся утреннему солнцу снопом искр.
Часть искр просыпалась на пристань, часть растворилась в целебном воздухе острова, оповещая всех и каждого о том, что гнорр прибыл и шуточки шутить не намерен.
Он шел очень медленно. И каждый его шаг был шагом государя, который долго странствовал, но все-таки возвратился в свои земли с чужбины, дабы водворить порядок и призвать к благоразумию свихнувшихся.
Двести пар свихнувшихся глаз следили за ним со стен крепостцы. Но из всех двухсот гнорру были важны лишь одни. Глаза коменданта Сафа.
Притихшие «лососи» сгрудились у бортов вооруженной до зубов пчелиной семьей, с замиранием сердца наблюдая за шествием своего гнорра.
Когда же начнут стрелять? Да и начнут ли вообще?
Но гнорр, казалось, был погружен в себя и не замечал обращенного к своей персоне всеобщего внимания. Оставив позади пристань, он стал неспешно подыматься по выбитой в скале лестнице вверх, к воротам крепостцы.
Эгин, наблюдающий за этим шествием в обществе Альсима (в обязанности которого входило отводить стрелы, если все-таки начнут стрелять), неожиданно понял одну из главных причин странного замешательства, в котором пребывали солдаты гарнизона, не решавшиеся открыть по стрельбу по опальному гнорру.
Большинство из них – быть может, сто девяносто девять из двухсот – никогда раньше не видели гнорра, хозяина Свода Равновесия. Хотя среди солдат и передавались из уст в уста рассказы о его темном могуществе, о его влиянии, о его пристрастиях. Рассказы, исполненные страха и трепета, где ложь и правда – два паука в склянке.
И вот теперь они видят гнорра воочию. Молодого, бледного юношу высокого роста с богатыми кудрями по плечам, в офицерском штормовике, с изумрудно-зеленым солнцем на шее.
Солдаты, притихшие словно школяры в ожидании порки, во все глаза смотрели со стен на двадцатисемилетнего властителя своих судеб, имени которого никто из них, кроме Сафа, даже не знал.
Никаких точных предписаний от князя у Сафа не было. Старые же инструкции Свода требовали уничтожать всех, кто дерзнет высадиться на берегу Перевернутой Лилии без письменного разрешения гнорра. Проблема была в том, что теперь гнорр явился собственной персоной, но это был уже не тот гнорр.
Тем временем Лагха успел преодолеть три четверти пути.
Подъем давался ему нелегко. Жар и одышка делали каждый его шаг пыткой. Но никто, почти никто, кроме пар-арценца и еще одного офицера, очень хорошо знакомого Эгину, не догадывался, сколь много сил утекает из гнорра с каждым его движением.
На площадке возле деревянных ворот с железными заклепками Лагха остановился и поднял взгляд вверх.
– Саф, я хочу переговорить с тобой! – требовательно заявил гнорр. – У меня есть для тебя новости!
Ему никто не ответил. Но Лагха, исполненный достоинства, не собирался уходить. Он просто стоял и ждал.
Первые две минуты каменная утроба крепости пребывала в полном оцепенении. В параличе. Никто не двигался, не стрелял, не говорил. Все только переглядывались, как то случается, когда все понимают, что происходит что-то непостижимое, ужасное и неотвратимое.
Затем, словно по сигналу, крепость взорвалась голосами. Все вмиг зашумели, засуетились и заговорили.
И наконец, спустя десять коротких колоколов, ворота с лязгом распахнулись.
Перед Лагхой Коаларой возник всадник.
Гнедой жеребец был оседлан в последний момент. Попона неряшливо съезжала на бок с лошадиной задницы, подпруги были дурно подтянуты, а затрапезная уздечка и вовсе не вязалась с парадным декором всей прочей сбруи. Оставалось совершенно неясным куда собирается скакать Саф с двуручным мечом, притороченным справа от седла. По лестнице да в открытое море?
Появление коменданта «Перевернутой Лилии» на крохотной площадке, верхом на жеребце, в полном боевом облачении, выглядело нелепо, если не комично. Но никто не смеялся.
– Чего тебе надо, Лагха? – нарочито грубо начал Саф, старательно пряча глаза. (Чтобы облегчить себе эту задачу, он даже надел на голову боевой шлем с решетчатым забралом и распущенным по плечам цветастым шерстяным шлейфом).
Лагха стоял перед ним, несчастным комендантом, словно призрак, явившийся, чтобы намекнуть, что его
