– Чего тебе отдать?
– И шлем – тоже, – невозмутимо продолжал Лагха.
– Тоже мне, Кальт Лозоходец нашелся, сыть Хуммерова! – хохотнул татуированный. И демонстративно сложил мускулистые руки на груди. Сам себе изваяние.
Лишних свидетелей не было. Все, кто собрался на Праздник Ежемесячного Омовения, уже насытили свои глаза и уши до следующего ежемесячного зрелища и теперь медленно расползались. Ни на жрецов, ни на странного молодого человека в измятых пыльных одеждах никто не обращал внимания.
– Я не буду повторять еще раз. Я считаю до двух и убиваю вас всех до единого, забираю то, что принадлежит мне, и ухожу, – тихо, но очень внятно сказал Лагха на харренском наречии.
Ямер перестал улыбаться и насторожился. Татуированный и его помощники замерли и уперли меч в каменный парапет. Они посмотрели на Лагху. Вооружен. Молод. Силен. При деньгах. Треплется, как Элиен. Какой-то странный юноша.
– Раз, – сказал Лагха, и его рука легла на рукоять меча, одолженного на время выполнения «последнего испытания» у Ибалара.
– Ты че, посмотреть, что ли, хочешь? Да? – оторопел татуированный.
Он уже успел с сожалением подметить, что безоружен и беззащитен перед этим странным иноземцем. Беззащитен, что твоя горная козочка перед матерым волком. А этот двуручный, который он только что словно младенца вытирал, – этот меч не по нему. С такой огромной дурой в руках он будет смешон и неповоротлив. Если парень станет с ним драться, то проткнет ему живот быстрее, чем он сможет поднять меч над головой. А драться так, чтобы ничего не заносить над головой, как, собственно, и следует делать, когда у тебя в руках двуручный меч, он, увы, не обучен.
– Два. – И меч Ибалара выпорхнул на волю, словно сокол, истомившийся сидеть на руке у ловчего.
– Забирай! Да бери же! – с опаской бросил татуированный.
Пальцы его разжались, и меч с грохотом упал на доски помоста. Он отступил на три шага, оттаскивая за собой обомлевшего Ямера. И Лагха остался наедине с реликвией города Нелеот.
Он не ожидал, что все будет так просто. Он взял меч Ибалара в левую руку – на случай импровизации со стороны жрецов, – а правой поднял меч Кальта Лозоходца. Он торжествовал.
«Храни себя и меня» – вот что было выгравировано на лезвии. Он помнил эти слова, как младенцы помнят запах матери. Клинок как клинок. Все вроде бы в порядке. И в то же время он чувствовал – что-то не так.
Лагха пристально оглядел клинок еще раз. Властно взглянул на жрецов. Нет, их воля к сопротивлению была начисто подавлена. Их не стоит опасаться.
Лагха закрыл глаза. Он прочитал заклинание. Но… но меч не отозвался ему. Меч не ответил ему ни сиянием, ни звуком.
Меч не может забыть своего истинного владельца. Своего единственного владельца. Меч, подаренный ему Сегэллаком, не может быть таким скучным, таким обыкновенным. Меч Кальта Лозоходца – это не обычный кусок стали, разукрашенный драгоценными каменьями.
– Это подделка, – медленно произнес Лагха, прожигая взглядом главного жреца. – Это не мой меч. Где настоящий меч Кальта Лозоходца?
Сила его гнева была столь велика, что серебряные кольца в носу Ямера едва слышно зазвенели. Не будь их, отводящих и смягчающих воздействие Лагхи, тот скорее всего упал бы без чувств. А так он только побледнел и закашлялся.
– Считаю до двух. – В тот день Лагха был не слишком изобретателен по части приемов давления на аудиторию.
«Кажется, он и вправду Кальт. Иначе откуда ему знать, где подделка, а где – нет. Хотя я, лопни моя задница, ей-же-ей не пойму, как такое может быть», – подумал татуированный, и его мысли словно бы услышали все.
– Послушай… Я не знаю, кто ты, но я знаю, где то, что ты ищешь, – быстро сказал незаметный юноша, что помогал нести меч в самом начале Праздника.
Татуированный и Ямер, похоже, надолго лишились дара речи. По всему было видно – Лагха в своих усилиях лишить противников воли к сопротивлению несколько перестарался.
– Веди меня туда!
Это было самым страшным и самым волнующим воспоминанием в жизни гнорра Свода Равновесия Лагхи Коалары. Ничто не уязвляло и не вдохновляло его сильнее, чем встреча с собственным элтером.
Он никому не рассказывал о том, что видел в собственном склепе. А единственный свидетель той сцены умер, так и не придя в сознание. Лагха не жаловал праздную болтовню вокруг своей биографии, но о встрече с элтером он не рассказывал не из скрытности. Он понимал – есть вещи, о которых нельзя рассказывать никому. Поскольку такая откровенность ни к чему хорошему не приводит.
С точки зрения магии произошедшее не было чем-то особо выдающимся. Сам Лагха впоследствии видал вещи и похлеще. Но тот день в собственном саркофаге навсегда остался в его памяти леденящим душу знамением, мрачным чудом, помазанием на царство.
Наплевав на жрецов и на поддельные меч и шлем, Лагха ушел вслед за юношей, предложившим ему свою помощь.
Тот повел его прямиком в саркофаг Кальта Лозоходца, располагавшийся в обширных подземельях под Капищем Доблестей. Там, в одном из сводчатых залов, погруженный в чад масляных светильников, на ступенчатом возвышении стоял элтер Кальта Лозоходца.
Что же такое элтер, милостивые гиазиры? Это бронзовый покойник.
На такие дорогие и изысканные развлечения, как элтер, современников Лагхи тянуло крайне редко. Наверное, из-за жадности и суетливости, которые были свойственны той эпохе. Но вот в Ре-Таре во времена Кальта элтеры были весьма распространены. По крайней мере когда дело касалось доблестных царей, их не менее доблестных сынов, дочерей, жен, наложниц, а равно и доблестных узурпаторов, которые то и дело убивали упомянутых царей вкупе с сыновьями, дочерьми, женами и наложницами.
Чтобы сделать элтер, тело погибшего для начала мумифицировали. Затем наряжали в лучшие одежды, тщательно обработанные сложносоставным эликсиром на основе кедрового масла. На тело надевали полные доспехи, в правую руку вкладывали меч, возлагали шлем на полусогнутую левую, а боевой рог находил себе место за поясом. А после этого всю композицию заливали кипящей бронзой, смешанной со «слезою Гаиллириса».
Тайна «слезы Гаиллириса», а равно и колдовские обряды, которые при этом свершались, содержались мастерами элтеров в строжайшей тайне. Мастера жили замкнутыми кланами по своим собственным законам и были едва ли не единственными людьми царства, чувствовавшими относительную свободу даже во времена жесточайшего разгула тирании.
Что же получалось в итоге? Если все было сделано правильно, пропорции смесей не нарушены, а обработка тела проделана безукоризненно, получалось нечто вроде бронзовой статуи. Но только не статуя, а человек. Покойник собственной персоной – с закрытыми глазами и бронзовый.
Бронза, направляемая и укрепляемая «слезой Гаиллириса», выедала плоть и застывала, принимая форму съеденного. Вот эта-то посмертная статуя и называлась элтером. Ну а если что-то делалось неправильно и удача отворачивалась от мастеров, получалась бесформенная бронзовая глыба, внутри которой навеки оставались запечатанными останки покойника. И тогда за незадачливым мастером приходили стердогасты. И он умирал такой жуткой смертью, какой никогда не умирали другие царские подданные даже во времена жесточайшего разгула тирании.
Кальту и мастерам его элтера повезло. Посмертная статуя Кальта Лозоходца получилась безукоризненно – почти живая, ослепительно красивая и от этого по-настоящему страшная.
Итак, на возвышении стоял Кальт Лозоходец. Глаза его были закрыты, правая ладонь возлегала на рукояти двуручного меча, а на сгибе левой покоился словно бы только что сорванный с головы шлем.
Волосы Кальта были гладко зачесаны назад, оголяя высокий лоб. Кстати, волосы элтера тоже были бронзовыми и тоже удивительно точно воспроизводили природу естественных человеческих волос. Это считалось в Ре-Таре вершиной мастерства.
