гортанный говор Снаха. А уж нетерпеливый лай Логи Эгин не спутал бы ни с каким другим.
– Здравствуйте, милостивые гиазиры, гиазир Авелир и господин Йен тоже. – Лорма была вежливой девушкой.
– Почтение вам, о доблестные мужи. – Сорго был все тем же, каким его успел узнать Эгин, – напыщенным, рассеянным и мрачноватым.
– Надеюсь, у вас достанет сил на то, чтобы развлечь нас разговором перед тем, как отправиться ко сну? – начал Авелир, подражая выспренному Сорго.
– О да. Хотя, признаюсь, их, то есть сил, немного, – откликнулся Сорго. Учитель имел вид до крайности истаскавшегося гуляки. По контрасту с ним, Лорма выглядела почти жизнерадостно. Румяные щеки, алые губы, которые она, припомнив наставления маменьки, старалась держать «бантиком».
– Можете звать меня Эгином, – вставил Эгин, ему стало неловко, когда Лорма назвала его гиазиром Йеном. Он, гиазир Йен, ничего не смог сделать для заточенной в Сером Холме девушки. А вот Авелир смог.
– Угу. Будем звать вас Эгином, – хором ответили Лорма и Сорго.
– А меня – Умелым Бобром, – отозвался из своего плохо освещенного угла Лагха с серьезнейшим выражением лица.
Лорма и Сорго перепуганно закивали.
Эгин не сдержался и прыснул со смеху.
Лога, улучив момент, прошелся по щеке Эгина своим огромным розовым язычищем. Чувствовалось, что обществу Эгина он рад больше, чем Сорго и Лорма вместе взятые. «Есмара бы небось и вообще с ног до головы облизал бы, – вздохнул Эгин и потрепал пса за ухом. – Лога теперь тоже вроде как сирота…»
– Говорят, гиазир Сорго, вы любитель изящной словесности? – спросил Авелир.
– О да… Я – любитель, – задрав глаза в небо, отвечал Сорго. – Правда, пока мы были в этой унизительной землянке, я, простите, не сочинил ни одной оды.
– Не страшно, – заверил его Авелир. – Значит, вы умеете играть на каниойфамме?
– Ну разумеется, – оскорбился Сорго.
– А хорошо ли вы помните вашу прежнюю подругу Люспену?
Ничуть не сконфузившись, Сорго отвечал:
– Помню. Но мою нынешнюю подругу, обворожительную Лорму, я помню лучше.
«Ах вот оно как? Новую подругу?» – встрепенулся Эгин, но, разумеется, смолчал. Не то чтобы он рассчитывал припасть к розовым щечкам погорелицы Лормы Гутулан. А так – скорее из собственнического инстинкта самца.
В отличие от Эгина Авелир полностью проигнорировал последний пассаж Сорго и продолжал расспросы. Пока ни Эгин, ни Лагха не догадывались, к чему клонит эверонот.
– Сейчас мне интересна Люспена, – одернул Сорго Авелир, любезно улыбаясь Лорме. – Вы когда-нибудь слышали, как она играет на каниойфамме?
– О да, почитай каждый вечер. Но только играла она посредственно… – с видом знатока сообщил Сорго. – Все какие-то убогие, примитивные песенки. Где уж ей было до серьезной музыки!
– А что за примитивные песенки? Вы помните какие? – продолжал наседать Авелир.
– Да… Ну… там «Трень-трень-трень… комаров писчанье, светляков порханье…» И еще вот эту, ну… «Перепелка-птица эх, спинка крапленая!» – прогнусил «поэтическим» козлетоном Сорго.
– А вы можете наиграть эти песенки по памяти?
– Нет ничего проще! – заверил Сорго Авелира. – А что, здесь есть каниойфамма? – тут же с надеждой спросил он, радуясь гипотетической возможности блеснуть своими талантами перед просвещенной публикой.
– Целой каниойфаммы нет…
Сорго сник или, как любил говаривать Лагха, «скапустился». Лорма разочарованно шморгнула носиком. Она давно мечтала послушать игру Сорго!
– …но есть одна струна, – отозвался Лагха из угла. Гнорр в отличие от Эгина уже давно догадался, к чему клонит Авелир.
– Как это мило с вашей стороны, гиазир Умелый Бобер! – взорвался признательностью Сорго. И, просияв, он подскочил к Лагхе, заключил его в объятия и облобызал, как милого племянника.
У высокомерного гнорра волосы встали дыбом.
– Право же, не стоит благодарности… – в полной растерянности пробормотал Лагха.
– …Люспена играла у высохшего колодца, соединенного с лазами шардевкатранов, благодаря чему твари могли превосходно слышать ее. Но мы – мы будем смелее, потому что у нас нет другого выхода. Мы будем играть в самом лазе, – пояснил Авелир. – Струна у нас одна, а это значит, что мы можем помыкать лишь одним шардевкатраном. Но, думаю, нам хватит и одного.
«С лихвой», – мысленно проговорил Эгин.
Через проделанный при штурме Серого Холма пролом в полу казармы костеруких они по очереди протиснулись в лаз, где Сорго предстояло дать свой второй за эту ночь концерт.
Первый концерт уже состоялся часом раньше, когда они натянули принесенную Лагхой из Пиннарина струну на длинную палку. Сорго, окруженный всеобщим вниманием, исполнил весь репертуар Люспены, правда, сделал это очень-очень тихо. Мало ли – может, слух у шардевкатранов обострился от пережитых ими в последнее время треволнений?
Когда они оказались внутри, Эгин и Лагха оголили свои клинки, а Сорго взял на изготовку свою каниойфамму, точнее, ее жалкое однострунное подобие.
Авелир же, безоружный и очень бледный, уселся на землю позади всех. Он сверлил взглядом непроницаемую, предвечную темень лаза.
– Начинай! – Лагха двинул Сорго локтем в бок и тот, набрав в легкие воздуха, начал.
запел Сорго и забренчал на одинокой струне, из-под которой полилась примитивная мелодия. Про «комаров» в Варане пели повсюду – на ярмарках, в трактирах, на свадьбах. Песня была запоминающейся и не лишенной приятности.
Авелир напряг слух и зрение так, что глаза его, казалось, стали светиться в темноте. Эгин и Лагха, стоящие по обе стороны от него, затаили дыхание.
Сорго гнусил очень старательно.
Эгин поймал себя на том, что заслушался и даже прозевал момент, когда в глубине туннеля раздался рокот, который нельзя было спутать ни с чем. Похоже, шардевкатран заглотил наживку и теперь полз к ним что было сил.
Грохот стал невыносим. Стенки туннеля вибрировали. Слов и треньканья каниойфаммы было уже не расслышать, но Сорго продолжал надрываться. Авелир встрепенулся и, приблизившись к самому уху Сорго, заорал:
– Давай что-нибудь другое, он уже здесь!
А шардевкатран и в самом деле был совсем рядом.
«Облачный» клинок Эгина и двуручный меч Лагхи – меч Кальта Лозоходца – бесновались, переливаясь всеми оттенками малинового и зеленого.
Из глубины туннеля подул ветер, пахнущий прогорклым маслом.
Волосы Эгина развевались на этом ветру, а его губы шептали бессвязную чушь, общий смысл которой сводился приблизительно к следующему: «Во что бы то ни стало выжить, вернуться в Пиннарин и еще раз увидеть Овель».
Но Сорго, казалось, все было нипочем. Он был одержим музыкой.
Он деловито принял к сведению рекомендацию Авелира и, даже не скосив глаз туда, откуда ломился сквозь земную толщу шардевкатран, затянул другой мотив. В ту ночь он был единственным, в чьей душе не было ни страха, ни опасений.
