Кучак не бездействовал: в каждом письме, отправляемом в Крым, он просил новой помощи у хана.
Девлет-Гирей, получив очередное прошение от Кучака, хмуро улыбнулся:
– Понимаю, куда он клонит. Скоро он попросит меня, чтобы я посадил его на престол или в крайнем случае… помог жениться на Сююн-Бике. Вкус власти опьяняет!
Крымский хан не спешил отвечать Кучаку, который возомнил себя правителем казанского юрта. «А может быть, он захочет поспорить в могуществе и со мной, как в свое время Мамай спорил с Тохтамышем?»
Уши и глаза Девлет-Гирея, которые во множестве были в Казани, докладывали ему, что Кучака в городе ненавидят. И лучше всего сначала руками улана сместить Сююн-Бике, а потом будет легко убрать и ненавистного всем Кучака, и тогда на Казанской земле установится господство крымского хана.
Улан пришел по первому зову Сююн-Бике, смиренно склонив голову. Пусть она видит, что он – ее раб. Большие и сильные ладони, которые так недавно сладко ласкали Сююн-Бике, покоились у него на груди.
Казанская госпожа сидела на высоких, оранжевого цвета подушках; она слегка, как и подобает повелительнице, наклонила голову в сторону слуги.
– Ты знаешь, что о тебе говорит народ? – спросила бике.
– Да. Мне сказали, что мятежники ищут случая, чтобы убить меня, – безразлично отозвался Кучак, больше раздосадованный холодным тоном госпожи.
– Ты забыл, чему нас учат хадисы [60]: без доказательства вины и без верных свидетелей никого не подвергай наказанию! И еще там же сказано: не убивай жен и детей врагов своих! Сколько же раз ты перешел через это?
– Я должен был добиться повиновения! – посмел повысить голос улан. Кучак чувствовал, как в нем клокочет степная вольная кровь его предков. – Даже знатные карачи с радостью бегут к царю Ивану в услужение. Вчера ушел мурза Махмет… А Шах-Али, как рассказывают мне верные люди, расплачивается с правоверными гривнами!
Кучака на протяжении последних дней не оставляла одна и та же мысль. Поначалу он даже испугался своей смелости, потом научился существовать с ней рядом, а теперь решил, что это было подсказано ему свыше. «Не стоит затягивать, – решил улан, – иначе может быть поздно!»
– Сююн-Бике, – сделал Кучак шаг навстречу ханум, – я обещаю тебе, что расправлюсь со всеми своими и твоими врагами! Я укреплю ханство! Создам сильное войско! Мне обещал помочь и Девлет-Гирей. И я выбью царя Ивана с нашей земли!
Улан сделал еще один шаг. Теперь он стоял с Сююн-Бике совсем рядом. Оказывается, ее глаза могут менять цвет – теперь они были темно-карими. Ему даже показалось, что в них мелькнуло что-то особенное, быть может, то, что когда-то связало их обоих. Вот сейчас самое время заговорить о главном. Кучак присел рядом с любимой на мягкую подушку, взял ее тонкую, в дорогих золотых браслетах руку и продолжил:
– Но для этого ты должна стать моей женой!
Крымчанин умолк. Вот и сказано самое главное. Он смотрел в глаза женщины, подернутые легкой печалью, и ждал ответа. В комнате было тихо, а с базарной площади доносились голоса купцов, которые наперебой расхваливали свой товар – шелка и каменья. Ничто не могло изменить размеренное течение жизни.
Сююн-Бике вдруг засмеялась. И чем более веселой становилась она, тем мрачнее делался Кучак.
– Ты, наверно, пошутил! Чтобы я, дочь виднейшего ногайского мурзы и мать казанского хана, сделалась женой худородного крымского улана?! Меня не смогут понять ни в Казани, ни в Османской империи и даже в твоем Крыму! А что же я скажу казанцам? Они ненавидят тебя! – Сююн-Бике помолчала. – Ты красив… Но не более того!
Кучак продолжал сжимать руку женщины, не желая терять надежду:
– Мы вернем прежнюю славу Казанского ханства, какая была еще во времена Улу-Мухаммеда! Мы увеличим свое войско, закупим пушки и пищали у Сулеймана Законодателя! А в Казани вместо деревянных стен возведем каменные! Русь, как и в былые славные времена, заставим платить дань! Ханством же будем управлять вдвоем – ты и я! А когда у нас родится сын, то он унаследует все земли Казанского ханства!
Сююн-Бике выдернула руку из его ладоней:
– Мне больно, Кучак! Ты сжал мне пальцы! Но во главе Казанского ханства стоит Утямыш-Гирей – мой сын и сын Сафа-Гирея! Только он – законный наследник! Как же ты предполагаешь поступить с ним?
– Он может занять любой улус в Казанском ханстве. Будь моей женой, Сююн-Бике…
Лицо казанской госпожи сделалось серьезным.
– Кучак! Ты забыл, что Казань – это мой юрт! И Аллах навсегда связал меня с этими землями! – Сююн- Бике хлопнула в ладоши.
Осторожно ступая по мягким персидским коврам, вошла стража.
– Взять его! – указала ханум на улана. – И бросить в зиндан! А завтра казнить на базарной площади после полуденной молитвы.
– Что ж, пусть будет так, как ты хочешь! – поклонился Кучак повелительнице и быстро пошел к выходу, увлекая за собой стражу.
В тот вечер во время молитвы Сююн-Бике особенно истово отдавала долг Аллаху. Когда тяжесть от сердца мало-помалу отступила, она поднялась с колен и вызвала стражу:
– Проводите меня в зиндан.
Несмотря на сумрак, который был в подвале крепости, Сююн-Бике разглядела Кучака сразу. Огромным черным силуэтом он вырисовывался у серой стены. Она увидела, как улан поднял голову. Тяжелые цепи на его руках печально звякнули. Затем голова безвольно свесилась на грудь, и улан затих.
«Он мертв!» – дрогнуло сердце женщины. Она посмотрела на тюремщика, который, подобно туркам, носил огромный тюрбан. Под ее строгим взглядом тюремщик склонился еще ниже.
– Если улан умер… Я казню вас всех!
Но Кучак пошевелился, и тяжелые цепи снова дрогнули. Темные блестящие глаза улана остановились на гладком и чистом лице бике. Огонь от факела беззастенчиво обшарил темные углы зиндана, запрыгал неровными пятнами на лице Кучака, от чего черты его лица как будто заострились.
Сююн-Бике взяла у тюремщика факел.
– Оставь нас вдвоем!
Когда дверь закрылась, бике подошла ближе. Она разглядела на щеке Кучака кровь, и жалость уколола ее в самое сердце. Тонкие, длинные пальцы потянулись к разбитому лицу улана. «Нет! – отдернула она руку. – Я все-таки казанская госпожа!»
Некоторое время бике смотрела на его рассеченное в кровь лицо.
– Завтра тебя казнят, – тяжело сказала она.
Опять зазвучали на руках Кучака тяжелые цепи.
– Что я могу сказать? – бесстрастно отвечал улан. – Значит, такова воля Аллаха. Мы же всего лишь жалкие орудия в его сильных руках.
– Ты уже смирился со своей участью и приготовился к смерти? – отвела взгляд в сторону Сююн- Бике.
– Ты спрашиваешь, как палач, моя госпожа. – все тем же безразличным тоном произнес Кучак. – А что же мне остается делать? Я – воин, поэтому всегда готов к смерти. Кончина для воина – это всего лишь шаг в рай.
– Шаг в рай, если он умирает с оружием в руках на поле брани против неверных! – поправила Сююн- Бике. Она увидела, что улан нахмурился, и заговорила о другом: – Тебя пытали?
Последние ее слова дышали участием и уже принадлежали той женщине, которую он когда-то боготворил.
– Ты меня жалеешь? – усмешка скривила тонкие губы улана. – Мне не было тяжело. Телесная боль только отвлекла меня от раны, которая засела глубоко в сердце… Больнее всего было потерять тебя.
– И после всего этого ты по-прежнему продолжаешь меня любить? А может быть, ты только притворялся, чтобы занять казанский престол?!
Некоторое время было тихо. И мерцающий огонь в руках Сююн-Бике красным длинным языком лизал
