– Нет, братец, так дело не пойдет. Знаешь, что я тебе скажу? Я пойду с тобой, так будет вернее. И сам отдам письма этой твоей барыне. Ну, что скажешь?
Допустить этого Сенька, конечно, не мог. Ведь если Кузьма пойдет с ним, то он узнает, что награда за письма составляет вовсе не сто рублей, а пятьсот. И Сенька вместо пятидесяти рублей будет вынужден отдать ему целых двести пятьдесят. А за что?
– Чего молчишь? – спросил Кузьма.
– Я согласен, – с трудом выдавил Сенька, уже решив, что ему делать дальше.
– Ну, вот и лады, – довольно сказал Кузьма, и пристав с отставным штабс-ротмистром услышали скрежет половиц.
– Верно, достает письма, – прошептал пристав. – Прятал их, шельмец, под полом.
А потом послышался сдавленный крик и возня. Аристов взглянул в оконце и тотчас бросился к дверям бани. Рванув их, он пулей влетел внутрь и принялся оттаскивать Сеньку, вцепившегося в горло Кузьмы. Последний хрипел и колотил Сеньку по бокам и голове, но тот держал Кузьму мертвой хваткой. Лишь с помощью пристава Артемию Платоновичу удалось растащить парней. Связав руки обоим бельевыми веревками, нашедшимися в бане, Обличайло усадил их на лавку. Сам же вместе с Аристовым сел напротив.
– Чего не поделили, ребятки? – душевно поинтересовался пристав.
Те, тяжело дыша, молчали.
– Эти, что ли? – спросил Обличайно, передавая отставному штабс-ротмистру поднятые с пола несколько писем.
– Похоже, что они.
– Не хотите говорить, не надо, – ласково продолжал Обличайло. – Упрашивать не буду, мы и так все знаем. Вот эти бумаги, – указал он на письма в руках Артемия Платоновича, – были похищены у убитого в поезде чиновника, из-за которых его и лишили жизни. И вам обоим, ненаглядные мои, светит каталажка.
– А мне-то за что? – невесело пробубнил Кузьма. – Мне эти письма вот он дал.
– Суду в данном случае будет неважно, откуда у вас появились письма. Важно будет то, что они находились спрятанными под полом вашей баньки. А это, как я уже сказал, очень важные улики, за сокрытие которых вам положен весьма приличный тюремный срок. Вам же, милейший, – перевел взгляд на Сеньку пристав, – светит срок еще больший.
– За что? – привстал с лавки Сенька. – Я нашел эти письма в лесу! И хотел принести их, – он мотнул головой в сторону Аристова, – вот этому господину.
– Это неправда, молодой человек, – не согласился с заверением Сеньки Артемий Платонович. – Вы хотели отдать эти письма вовсе не мне, а некой красивой даме, посулившей вам за них пятьсот рублей. Или вы будете возражать?
– Пятьсот? – воскликнул Кузьма, и, ежели бы не веревки, связывающие руки, он разорвал бы, верно, Сеньку в куски. – Ах ты, падаль…
– Как видите, нам известно все, – продолжал Аристов. – Но вы, – пристально посмотрел он на Сеньку, – будете сидеть в тюрьме не за письма, а за покушение на убийство, чему мы с господином приставом были свидетелями.
– Так ему! – радостно осклабился Кузьма.
Аристов нахмурился.
– Вы рано веселитесь, молодой человек, – заметил ему Артемий Платонович. – Наш разговор еще не закончен. Господин пристав, – обратился он к Обличайло, – сделайте одолжение, выведите Семена на воздух. Мне кажется, он вот-вот впадет в состояние прострации.
Когда они вышли, отставной штабс-ротмистр какое-то время смотрел на Кузьму немигающим взглядом. Что парень этот пропащий, он понял сразу. Такие кончают каторгой или финским ножом в животе. Но на один шанс он все же имел право. И Артемий Платонович решил дать ему этот шанс.
– Послушай, – начал он. – Я знаю, что ты ничуть не лучше своего дружка. Ты хуже его. И посадить тебя было бы делом справедливым. Но я не судья и не полицейский, поэтому предлагаю тебе сделку.
– Что я должен сделать? – быстро спросил Кузьма, сообразив, что на этот раз может дешево отделаться.
– Ты должен будешь всю последующую неделю безвылазно сидеть дома. За тобой будут наблюдать, поэтому, как только ты задумаешь куда-нибудь отлучиться, мне это сразу станет известно.
– И все? – повеселел Кузьма.
– Нет, не все, – жестко ответил Аристов. – И еще ты должен позабыть о письмах и о том, что произошло этой ночью. Исполнишь эти условия – хорошо, проболтаешься кому-нибудь, то будешь сидеть в тюрьме, я это тебе обещаю.
Кузьма встретился взглядом с Аристовым и понял, что этого человека лучше не злить и что он сделает именно так, как обещал.
– Тебе все ясно? – спросил Артемий Платонович.
– Да, – ответил Кузьма.
– Тогда ступай, погуляй покуда во дворе, – сказал Аристов, развязав парню руки. – И скажи господину приставу, что я его жду.
Когда пристав с Сенькой вернулись в баньку, отставной штабс-ротмистр сидел на лавке в глубокой задумчивости, из коей его вывел возглас Сеньки:
– Вы чо, отпустили его? Одному мне, что ли, в тюрьму идти?
– Ну, если ты будешь благоразумен, – вздохнул Аристов, – то, может быть, мы сможем обойтись и без тюрьмы. Господин пристав, развяжите ему, пожалуйста, руки.
Обличайло освободил парня от пут, но на всякий случай встал у дверей. А Артемий Платонович приступил к осуществлению второй части своего плана.
– У нас с господином приставом к тебе большая просьба. Вернее, две, – начал Аристов. – Выполнишь их, гуляй на все четыре стороны. Не выполнишь – пеняй на себя.
– Все исполню, господин барин, все, что прикажете, сделаю, – горячо заверил его Сенька.
– Молодец, – похвалил парня Аристов. – Ты ведь грамотен? Читать-писать умеешь?
– Могу. Меня барыня учили.
– Вера Михайловна? – поинтересовался Артемий Платонович.
Сенька закивал:
– Она.
– Значит, записку ты написать сможешь?
– А чо не написать-то.
– Вот и славно, – достал отставной штабс-ротмистр из кармана карандаш и клочок бумаги, припасенные им еще в замке. – Вот тебе письменные принадлежности, садись.
Сенька сел, старательно послюнявил карандаш и выжидающе уставился на Аристова.
– Значит, так, – сказал Артемий Платонович. – Пиши:
– Ну что, дружок, написал? – нетерпеливо спросил Аристов.
– Написал, – с готовностью ответил Сенька.
– А ну, дай глянуть.
Артемий Платонович принял из рук парня бумажный клочок.
– Раз… два… десять… Десять… М-да-а, – протянул он, прочитав каракули Сеньки. – Восемнадцать ошибок! Тебе бы, братец, лучше грамоте учиться, нежели о наградах помышлять. Впрочем, – он взглянул на Обличайло каким-то оценивающим взглядом, – оно в сей ситуации, пожалуй, и к лучшему.
– А вторая ваша просьба какая? – с любопытством спросил Сенька.
– Такая, что мы пойдем сейчас к деревенскому старосте, и ты просидишь два дня взаперти там, куда он тебя определит.
– Я могу просидеть эти два дня дома. Ей-богу, носу на улицу казать не буду!
