— Попросим поделиться? — тут же спрашивает первый.
— Как нам отсюда выбраться? — это Ильмира. не успел я ее тормознуть!
А вместо ответа — сиплый хохот в четыре глотки. Наконец отвечает старик:
— Выбраться отсюда, благородные господа, можно только на нашей повозке… Не прибавите ли от щедрот бедным голодранцам?
Снова гогот, потом самый высокий басит:
— Ладно, девку, может, и проведем… только сначала на круг пустим.
— Валяй, Грего, — жестко отвечает старик. — Начинай. Но только тогда сам здесь с ними останешься.
— Ну, кто первый? — голос мой звучит сдавленно, Хельмберт описывает медленные восьмерки в воздухе.
— Ладно, — в голосе старика смешок. — Может, свидимся еще… когда вас отсюда повезем. Пошли, ребятки, нам еще две улицы очистить.
Шаркают шаги, лениво стучат копыта клячи, душераздирающе визжат, удаляясь, колеса. Ильмира смотрит на меня с ужасом:
— Что это, Мик?
Отвечаю жестко:
— Чума. Квартал наверняка оцеплен.
— Что же делать?
— Не знаю! Сама говорила — Сила из Камня знает, куда вести. Вот она и привела. Ладно, идем.
— Куда?
— Самое лучшее — в другой мир, пока тут заразу не подхватили.
— Нет, сейчас не выйдет… Это надо было с самого начала, — голос у нее такой, словно она вот-вот расплачется. Прижимаю ее к себе почти грубо, успокаиваю — а сам одними губами бормочу непечатные слова, но тут же себя обрываю. Руганью тут не поможешь.
— Тут ведь, чтоб попасть в другой мир, надо просто идти?
— Только не в зачумленном районе. Если не покинем его, останемся тут навсегда.
Вот это клюква… А квартал оцеплен, коню понятно, и из чумного квартала черта лысого кого выпустят. А будешь рыпаться — стрела в задницу, и порядок. Знать бы еще, в какой стороне окраина, в какой центр… А то на месте торчать глупо… хотя и задумано изначально еще глупей было — положиться на волю Силы из Камня. А там Ринге. Хотя я ему живым нужен, на кой ему лишние покойники?
Глажу Ильмиру по волосам:
— Ладно, что ж теперь… Прорываться будем. Главное — держись позади и не отставай. И неплохо бы, чтоб на заставе нас не заметили, пока близко не подойдем. Сила тут как работает?
— Не знаю. Это ж Запределье.
— Вот ведь растяжимое понятие, за ногу его мать…
Так, вон они костры впереди… Жмемся к стенке, меч уже в руках. Но он бликует — причем как-то неестественно ярко. Заметили нас:
— Идет кто-то! Не крючники!
— Мертвяки!
— Так не смотри, стреляй давай!
— Так что мертвяку стрела?
— Сейчас точно мертвяками будут… А ну, давай!
— Не видать ни рыла!
Хватаю Ильмиру за руку:
— Уходим!
А позади уже знакомый скрип телеги, и я знаю, что назад нельзя, а впереди начинается что-то неправдоподобное, как страшный сон — от костров заставы по высокой дуге над нами проносится стая горящих стрел, позади вдруг вспыхивает яркое зарево, словно все, что там было, разом занялось — и на этом фоне мы прекрасные мишени.
А потом вдруг из окна второго этажа соскакивает длинная гибкая человеческая фигура, приземляется, перекатывается, поднявшись на одно колено, веером выпускает длинную очередь из автомата. Солдаты у костра разбегаются врассыпную, человек, поднявшись с колена подлетает к нам:
— Ломитесь, живо!
— Герман?! Ты что — тоже умер?
— Какое «Тоже»?! Совсем дурак? Я пока помирать не намерен, да и ты на покойника не похож. Ну что вы тут, разэтак вашу, корни, что ли пустили?! — странно, откуда он тут? Да еще в светлых брюках и пиджаке — с автоматом ну никак не вяжется…
Несемся, сломя голову — Герман замыкающий — проскакиваем перекресток, кажется, кто-то пытается стрелять из боковых проулков… Наконец останавливаемся, перводим дух.
— Герман? Ты-то здесь какими судьбами?
— Тебя, засранца, вытаскиваю. Не допер, деятель? Костюм вот изгадил… — он сокрушенно осматривает грязь на пиджаке.
— С нами прогуляться решил?
— Ага, как же… У меня дела поинтереснее есть, — он оглядывает перепачканный костюм и мрачно поправляется:- Вернее, были. Адью, — он делает безуспешную попытку отряхнуть штанину, потом машет рукой и поворачивается, чтобы уйти.
— Счастливо, — произношу я уже ему в спину.
— Нижайше благодарю за такое счастье, — зло откликается он и пропадает в темноте. Полный бред…
Поворачиваю к себе Ильмиру:
— Ты что-нибудь понимаешь?
— А ты? Кто это был?
— Старый друг… Выходит, он тоже погиб.
— Эльф говорил — мертвый живому не помощник.
— Он говорил иначе… Но откуда же ему иначе здесь взяться? Он из орденцев, а у них на такие штучки запрет, если помнишь.
— Запрет запретом, но у этих мест свои законы.
— Это да. Например, никого из чумных кварталов не выпускать. Пошли-ка, а то они там оклемаются, а никого с автоматом поблизости не случится.
Мы снова двинулись дальше, укутавшись в мой плащ. Романтическое странствие, чтоб его… Вот странно: за оцепление, вроде, проскочили, а тут все какое-то еще более мертвое — дома явно давно нежилые, окна повыбиты, торчат обломки балконов… И дождь полил еще сильней.
Я выругался сквозь зубы и посмотрел на небо. Еще одна странность: темнотища, вроде, а видно все четко. Ладно, условимся считать это специфической особенностью Запределья — то, что я в Столетнюю войну под Руаном дрался, меня же не удивляет? А вот ветер тут вполне земной, осенний. Как в Питере — так же до косточек пробирает… Стараясь не лязгать зубами, кричу почти в ухо Ильмире:
— Чуешь, ветрище? Как с моря!
Она смотрит на меня снизу вверх — и я вдруг понимаю, что неспроста этот ветер, что она пытается мне что-то сказать, что она уже кричит — но слов не слышно за ревом урагана. Дождь летит уже почти горизонтально, хлещет в спины, как из пожарного шланга, несет вперед. Пытаюсь оттеснить Ильмиру, прижать к стене, самому вжаться в камень, чтобы устоять под бешеным напором, на миг оборачиваюсь — ощущение, словно с головой погрузился. Давясь и отплевываясь, ору что-то матерное, сам себя не слыша, прижимая к себе правой рукой Ильмиру — в левой Хельмберт — пытаюсь еще ближе притиснуться к стене, переждать, чтоб не унесло, серебряная рукоять в руке нагревается… И тут вихрь подхватывает нас, несет как сухие листья. Только б не разметало! Нас гонит по улицам, точно мокрых куриц, выход один — побыстрей переставлять ноги, чтобы не упасть… А ветер все плотней, теперь мы уже не бежим, а висим в нем, густом, словно тесто, он начинает петлять, сворачивать в переулки, и не выбраться из него, а улицы все уже и глуше, и ни окон ни дверей — сплошные стены — вверх насколько глаз хватает… Что ж делать? Это
