два-три рейса, но ведь это – два-три путешествия в соседние дворы, это – приключение, охота. Идешь, болтаешь с приятелем, но вот он, двор, и суета улицы куда-то пропадает, включается нюх: где ты, железо? Листы жести, заборы, проволока? В обычной жизни днем с огнем железку не найдешь, но почему-то, когда «сбор металлолома», металл вырастает из земли, вылезает из своих нор. Одним словом, интересно, мужская работа: добыл, притащил.
А макулатура… Вместо свежего воздуха – темные, затхлые подъезды и враждебные двери. Особенно те, которые дальше от окон, кажется, что там живут самые неприятные люди. Нужно подниматься и, дверь за дверью, стесняться, проходить (ведь пригласят, и придется войти). Нужно нюхать все эти супы, котлеты, нафталин. И вроде понимаешь, что пришел по делу, и они вроде понимают, что не себе клянчить, а все равно получается, что клянчишь, все равно гордо поднимают нос и раздумывают: «Так… Есть или нет? Сейчас посмотрю». И, довольные собой, дают тебе эту несчастную стопку газет, как будто говорят: «Благотворительность не чужда мне». Пока один подъезд пройдешь – все нервы вымотаешь, а ведь еще с этим всем через школьный двор идти обратно. И девочки на тебя совсем не так уже будут смотреть, если вообще будут.
С металлоломом не получилось. Не приехал грузовик, который должен был его вывозить, и Лариса Петровна сказала:
– Сейчас тогда разобьемся на бригады, и пойдете только за макулатурой.
Машу, Анечку, Антона и Диму определили в бригаду № 1. Ребята болтали и шли впереди, а девочки шептались и шли следом. Но когда нужно было разговаривать с жильцами, не сговариваясь, менялись местами: девочки и вежливее, и доверия им больше.
– Здравствуйте, мы из тридцать второй школы, у вас есть макулатура?
Жильцы умилялись белым рубашечкам и тут же выносили подготовленные, связанные бечевой стопки. Улыбка, салют, следующая квартира!
– Мы пионеры из тридцать второй. У вас есть макулатура?
Девочки брали стопки поменьше, ребята – побольше. Так сходили раза четыре и устали. Надоело.
– Давайте еще раз – и все, – предложил Антон.
Пошли в самый ближний двор, через перекресток, где сходились улицы Трудолюбия и Достоевского. Во дворе хлестала вода, работала аварийная машина. Жильцы толпились вокруг и о чем-то спорили.
– Не пойдем, – сказал Антон, – обругают еще.
Обошли забор и вышли на улицу с частными домиками.
– Может, у них попросить? – сказала Анечка.
Постучали в калитку, но никто не отозвался, тогда вошли просто так. Около дома стояла двухколесная тачка, по шею в траве бродили куры.
– Мы пионеры… – начала Маша, и тут же что-то тяжело зазвенело, со страшным воем рвануло с места. Ребята побежали, а огромная черная собака, открыв пасть, побежала за ними. Цепь была такой длины, что в ней вообще не было смысла: собака могла достать до любого уголка двора. Успели, вырвались и долго бежали вдоль Трудолюбия.
– Ничего себе, – сказал Антон, – видели, какие зубы? Это специальная милицейская порода – прокусывать телогрейки.
И тогда увидели этот дом. Красивый, трехэтажный, с высокими потолками, так что он по высоте был, как пятиэтажка. Сразу даже не поняли, как входить, двери не было! Но потом просто обошли с другой стороны и вошли в единственный подъезд. Звонили во все квартиры на первом – никто не открыл, на втором сначала что-то зашуршало за дверью, но потом оказалось, что это кошка. Наверное, все были на работе. А третий, последний, был вообще не этаж с квартирами, а просто – лестница. Туда даже не пошли. В конце лестницы было темно, висела паутина.
– Надо возвращаться, – сказала Маша, – Лариса Петровна ждет, ей домой надо, у нее сын болеет.
– И что, мы с пустыми руками придем? – сказал Антон. – Это не по-пионерски.
– Ну, придумаем что-нибудь по дороге.
Спустились, солнце было высоко. Хорошо на улице, жарко. Пахнет травой.
– Интересно, сколько мы килограмм собрали? – спросила Маша.
– Двадцать точно, – сказал Антон, – а то и тридцать.
Почему-то не уходили. Решили ведь уже, а не уходили. И тогда Анечка сказала:
– По-моему, я ключи от дома потеряла.
Стали думать: что, где? Искать по пыльным улицам бесполезно: выронить их можно было где угодно. Вон как от собаки неслись! Анечка почти заплакала, но Дима сказал:
– А я слышал, что наверху что-то звякнуло, может, ты там обронила? – и сам, первый, побежал наверх.
Ребята подождали и тоже поднялись. Дима их уже ждал, весело вращая ключи на колечке.
– Эти?
– Эти, – Анечка перестала плакать, – спасибо.
– Смотрите, – сказала Маша, – цирк видно!
Из окна были видны дальние районы, а ближе как на ладони – здание Нового цирка. Конечно, его так называли уже лет двадцать, но, с другой стороны, новее все равно не было, а Старого тоже никто не помнил. Наверное, был какой-то Старый, раз этот Новым назвали!
Купола светились уже не белым, а желтоватым светом, отражая краски наступающей осени. Ребята замерли. Было здорово, потому что могли сейчас сидеть на трудах и не видеть всего этого. Сидели же каждый день, а потом шли домой привычной дорогой: стадион, гаражи, улица. А этот дом, получается, все время, каждый день, каждую секунду стоял здесь. И дверь была открыта, и можно было подняться и увидеть, как светится Новый цирк.
Окна не хватало на четверых. Антон смотрел из-за голов, а потом отошел немного дальше. Когда ребята насмотрелись и повернулись, он стоял к ним спиной на середине лестничного пролета, ведущего вверх.
– Ты чего там нашел? – спросила Маша.
– Там есть квартира, – сказал Антон.
– Точно! – Дима пробежал выше. – Колесникова, иди сюда, просить будем!
Маша Колесникова поднялась до конца пролета.
– Я в прошлый раз просила, – сказала она, – пусть Горохова просит.
Анечка Горохова отступила назад, к окну, к солнцу.
– Я не пойду, там темно.
– Ну и что, что темно. Откроют – будет светло. Да ты поднимись на всякий случай, может, они тоже на работе.
Но Анечка крепко взялась за подоконник и решительно ответила:
– Я боюсь, я имею право бояться. Я девочка.
– Но ты же в первую очередь пионер, – сказала Колесникова, и это должно было подействовать, потому что если бы так сказал Антон или Дима, тогда не считается, а Колесникова – сама девочка, значит, имеет право! Но Горохова не сдвинулась ни на шаг.
– Я здесь вас буду ждать.
– Ждать много смелости не надо, – сказала Колесникова, – идти-то сложнее.
Анечка опустила глаза.
– Да ладно, какая разница, – сказал Антон, – что мы тут, корову делим? Сейчас, быстро! Ты ведь подождешь, Горохова?
Анечка посмотрела ему в глаза, так что, казалось, даст самое пречестное слово, например: «Обещаю!» Но она просто сказала:
– Да.
И ребята пошли к квартире. Антон постучал, потому что звонка не было видно. Послышались быстрые шаги, дверь открыла старушка в легком нарядном платье. Показалось, что она несколько разочарована, как будто ждала кого-то другого.
– Здравствуйте, – сказала Маша, – мы из тридцать второй школы, у вас есть макулатура?
Старушка не ответила.
