Ошибка '2012'. Джокер

— Здравия желаю, товарищ полковник, — щелк­нула проклятыми лодочками Варенцова. — Представ­ляюсь по случаю вступления в должность...

Хотела было уточнить — капитанскую, но не стала, никто не виноват в том, что она выпорола судью, а сейчас тихо радуется кондиционеру. В тя­желенном кителе и чёрных, в крупную сетку чулках. А что ещё прикажете к дурацким лодочкам наде­вать?..

Здравствуйте, товарищи, — поздоровался с прибывшими Зеленцов, сдержанно кивнул, глянул Варенцовой на погоны, вздохнул. — Что ж, с при­бытием. Осматривайтесь, обживайтесь, включайтесь в работу, а мы, — посмотрел он на Забелина, — всег­да поможем, поддержим, подсобим. Верно, Николай Ильич?

— Так точно, товарищ полковник, — поддержал Забелин. — У нас тут принято в случае чего руку протягивать, а не ногу подставлять. Коллектив про­веренный, дружный...

Зеленцов кивнул и вдруг как-то по-фронтовому спросил:

— Вы кушали уже? У нас сегодня в столовой ботвинья. Без раковых шеек, конечно, но со льдом. Рекомендую.

Полковник, чувствуется, был дядька без осо­бой харизмы, зато надёжный. Достаточно умный, чтобы сидеть на попе ровно и ждать первой гене­ральской звезды, держась подальше от подробнос­тей и коллизий. Ну, прислали экс-полковницу тру­диться капитаном, значит, быть по сему. Посмот­рим, как будет пахать, а всё прочее — не наше дело.

— Спасибо, Михаил Фомич, мы, пожалуй, у Ко- лякина пообедаем, — вежливо отказался Забелин. — Во-первых, по пути, а во-вторых...

— Ну само собой, где уж нам тягаться с Коля- киным, — улыбнулся Зеленцов и отпустил подчи­нённых. — Ладно, товарищи, ступайте, пополняйте калории. Завидую...

Вот так. Два часа в лодочках ради двух минут у начальства

— Колякин, Колякин, что-то очень знакомое, ~ задумалась Оксана, идя обратно по длинному кори­дору. — Уж не тот ли это эмвэдэшник из автобуса? Зэки, по-моему, души в нём не чают...

— Он самый, — ухмыльнулся Забелин. — Коля­кин — замначальника «Трёхи», а по совместитель­ству — великий хозяйственник. Такие свинарники у себя в зоне завёл — любо-дорого посмотреть. Берк- ширская порода слышали про такую? Хряков пле менных п|К)даст аж за границу, тушёнку делает, кур коптит, зэки расконвойные у него шастают по лесам да не только грибы с ягодами, ещё и чагу берёзовую

I

одя больницы промышляют. Онкологическое отде­ление у нас, знаете, сильное...

«Ага, — мысленно кивнула Оксана. — В Сыктыв­каре и прочих местах, куда якобы ничего не долета­ло с Новой Земли, тоже, говорят... сильные...»

Варенцова. «Вечерний звон»

Майорское заведение, называвшееся «Вечерний звон», стояло чуть в сторонке от трассы, но подъезд­ная дорожка с грейдера туда вела опять же культур­ная, отменно заасфальтированная и даже обставлен­ная по сторонам фонариками на солнечных батарей­ках. Сам ресторан'шк оказался мастерски стилизован под лагерный барак. Унылое непотребство было про­думано до самых мелочей, даже обишрную парковку заботливо обнесли колючкой. Кстати, тачек на пар­ковке, невзирая на дневное время, стояло предоста­точно, да каких!

— Сливки общества, — вылезая из «Нивы», прокомментировал Забелин. - Вон «Лексус» зама но строительству, вон «Мерс» нашего местного финансового бога, вон сотый «Крюзер» Паши Дол­гоноса, а напротив него — «Мазда» Севы Тянитол- кая. Кое-кто у нас тут, смотрю, ностальгией стра­дает...

Варенцова уже рассматривала надпись на фасаде, крупную, с подсветкой: «Эх, дайте в детство обрат­ный билет — я сполна уплатил за свободу».

Каторжанский колорит внутри оказался и вовсе ядрёным. Прели в будённовках и шинелях с «разго­ворами» стилизованные под чоновцев вышибалы, халдеи прикидывались офицерами НКВД, из дина­миков мягко наплывал задушевный баритон: «Вла­димирский централ, зла немерено...»

Забелина здесь явно знали, большинство посе­тителей при виде его отворачивались, некоторые, впрочем, кивали. На Варенцову же принялись пя­литься во все глаза, да так, что она в тысячный раз прокляла чёртовы чулки и не менее чёртовы туфли. На боевые ордена, что характерно, ни одна сволочь не посмотрела.

— Добрый день, Николай Ильич, целую руч ки, товарищ подполковник, — подскочил мэтр в чи не комиссара госбезопасности, отдал полупоклон. - Куда прикажете? В общий режим, в ПКТ, в оди­ночку?

— В одиночку, ногутарить надо, — коротко веле/ ему Забелин и тут же был препровождён с Варен- цовой в кабинет.

На вопрос, где «сам», мэтр ответил уклончиво, дескать, с утра пораньше уехамши, толком не поза- втракамши, по особо важным, надо думать, делам. Когда будут, не сказали. Но будут точно...

— Ладно, мы подождём, — кивнул Забелин.— Квасу принеси, любезный, дама пить хочет.

Квас принесли трёх видов. Брусничный, с мож­жевельником и ещё с хреном. Кто говорит, что в жару лучше всего пить горячий зелёный чай, тот ни разу не пробовал подобных нектаров. За квасом последовали грибочки «Групповой побег», салат из свежих помидоров с мёдом «Гоп-стоп», сборная овощная закуска «Ваши не пляшут» и сложный

рыбно-заливной набор «С мухой». К моменту, ко­гда появилась <Г1охлёбка по-каторжански», Окса­на всерьёз задумалась о своей физической фор­ме. Кросс с привычным отягощением ей тут устро­ить ещё ни разу не удалось, зато — сплошные застолья.

Калякин появился, когда доедали «Амнистию» — томлёную с грибами парную поросятину.

— Жутко извиняюсь, — оценивающе глянул он. — К начальству вызывали, к высокому, к генералу, на ковёр. Врагу не пожелаешь. Вернее, как раз и поже­лаешь — врагу-то...

Он, конечно, признал Оксану ещё с порога, и на красной физиономии читалось напряжение пополам с изумлением. Как он полагал — тщательно скрываемым.

— Знакомьтесь, майор, это подполковник Варен­цова, — сказал Забелин. — Отныне будете под её кры­лом... Дай Бог, чтоб Tie под колпаком.

— А... ну как же, как же... — изобразил радость Колякин. — Я ещё вчера в автобусе понял, что то­варищ Варенцова из наших... Как вы, товарищ под­полковник, зэка-то того! И в дых, и в печень, и в нюх... И котик у вас замечательный... Прямо волко­дав, только кошачьей породы...

Воркуя таким образом, он успел долить Оксане кваску, подложить ещё кусок свининки Забелину и доверительно — чай, все старшие офицеры, при­ступить к рассказу о своей беде.

— Товарищ генерал-то прямо рвут и мечут, мечут и рвут.„ Нефа этого им непременно поймай. Не пой- * маешь, говорит, чёрного, так вот я тебе, то есть мне, как есть и устрою чёрную жизнь. Закрою всё — кабак,

свиноферму, коптильню, и самого, то есть опять же меня, лет на десять... Хватит нам. творит, чеченцев с китайцами, негров по лесам только и не хватало....

— А что за такой негр там особенный? — со вку­сом разжевал хрящик Забелин. — В «корках»-то что сказано?

— Сейчас, минуточку, момент. — Колякин выта­щил блокнотик, перелистнул. — Зовут Мгиви, фа­милии как таковой нет, родовое имя Батунга-Бурум, сын главного вождя племени атси, республики Се­ребряный Берег. Год рождения неизвестен, посколь­ку это родовая тайна, охраняемая духами. В шесть­десят пятом прибыл на учёбу в институт имени Пат- риса Лумумбы и в том же году получил срок по статье двести шесть — хулиганство. В мае шестьде­сят седьмого вышел по УДО, а уже в январе следу­ющего года опять сел. За нанесение тяжких телес­ных. Избил лопатой граждашша США, вероятно, на почве расовых антагонизмов. В восьмидесятом вы­шел по амнистии, женился, правда неудачно, а в во­семьдесят втором снова сел, на сей раз за избиение сожителя жены... Итак, — Колякин вздохнул, — на зоне у этого Мгиви Бурума словно мёдом намазано. Причём зоны именно наши, смотрите, в девяносто восьмом году его было депортировали на родину, так ведь нет, вернулся, сволочь, обворовал ларёк и опять сел... Впрочем, на зоне он жил всегда неплохо, в почёте, в авторитете, в довольстве, а всё благодаря виртуозной, видимо, шулерской игре в карты. Про него говорили, будто он мысли читает...

Варенцова старательно поддевала вилкой скольз­кий грибок. Грибок не давался, а вилку она терпеть не могла, во всех случаях предпочитая ей ложку. Да кто вообще сказал, будто есть с помощью вил­ки, этого позднего западного заимствования, совер­шенно не подходящего к блюдам русской кухни, «культурно», а пользоваться исконной ложкой — «некультурно»?

— Сколько же лет этому Мгиви? — спросила она, плюнув в отчаянии на «культуру» и загоняя грибок в ловушку с помощью куска хлеба — По идее, долж­но быть не менее шестидесяти, а на вид не дашь три­дцати. Прямо реклама ходячая наших зон. Как оздо­ровительного курорта...

— Ну, это не факт, — рассудительно заметил За­белин. — Может, тут что-то из той же серии, как все японцы европейцу на одно лицо. И наоборот... Род­ственники у этого негра за границей где-нибудь есть?

— А как же, родни хоть отбавляй. — Колякин кивнул. — Что любопытно — очень нехилой. Папа Мгиви — помощник президента республики, дед — министр культуры, дядя по матери — шеф госбез­опасности. Кстати, есть ещё братец-близнец по име­ни Мгави, так вот его дед-колдун, тот, который теперь министр культуры, проклял, отлучил от до­ма, лишил родового имени и выгнал из страны.» Ещё давно, говорят. Так что пришлось бедняге ис­кать приют у папы Дювалье на Гаити. Вроде бы в тонтон-макутах служил. А после двухтысячного следы вообще затерялись...

— Дед-колдун, министр культуры, — проговори­ла Варенцова, прислушиваясь к вкусу снетка, вос­хитительно таявшего во рту. Здешние магазины на предмет рыбы она обследовать ещё не успела, а из Питера небось вкусненького не скоро пришлют... — Мгиви, если я поняла, у нас вроде как в дедушку удался. Зэки в автобусе какие-то его подвиги пе­речисляли. Экстрасенсорные- Глаза кому-то вроде отвёл...

Честно говоря, ей было глубоко плевать на бег­лого нефа Хотелось снять чёртовы лодочки, явст­венно сулившие в самом скором времени варикоз, отмочить гудящие ноги в ванне и залечь на диван. И чтоб Тихон к боку прижался...

А ещё, вот что странно, ей очень хотелось уви­деть Краева «Наверное, — усмехнулась она про се­бя, — акклиматизация никак не пройдёт. На чужой сторонушке рад своей воро мушке...»

— Отвёл или нет, но побег очень странный. — Колякин помрачнел. — Утром, прямо через вахту. Причём охрана не видела и не помнит. А карауль­ный на вышке показал, будто наблюдал здоровущих чёрных крыс, топавших правильной колонной. Пять хвостов... к вахте... И потом вот ещё что интерес­но. — Колякин снял фу]>ажку, повертел, зачем-то за­глянул внутрь, надел, старательно совместил линию носа и кокарды. — Существует агентурная разработ­ка, из которой следует, что Мгиви при разговоре с корешем, вором в законе Мотей Колымой, однажды сказал примерно следующее: на мне, мол, страшное заклятие висит, должен я отсидегь двадцать лет на самых жестоких зонах. Тогда заклятие спадёт и мне откроется тайна всех тайн. Правда, во время разго­вора они глушили брагу, которую бодяжат в огне­тушителе из карамели...

— Да, похоже, выпито было изрядно, — глянул на часы Забелин. — Вот и нам бы чайку на дорожку ра и в путь. Волков ноги кормят.

Тут Оксана прониклась к нему почти родствен­ным чувством, поняв, что ему до блудного сына Аф­рики тоже было конкретно фиолетово. Своих забот полон рот...

— Чайку? Сделаем мигом. — Майор исчез и тут ■се возвратился в сопровождении официанта, дер­жавшего электрический самовар. Сам Колякин нёс рвно увесистый, оранжевого пластика пакет. — Вот, Или котика вашего, — с чувством сказал он. — Иечё- рочка телячья. Парная...

— Спасибо,— не побрезговала искренним подар­ком Оксана...

Варенцова. Не буди лихо...

Когда принесли счёт, платить по которому, учи­тывая съеденное и выпитое, оказалось легко, прият­но и даже смешно, Колякин вовсе показался ей вполне достойным человеком, отличным команди­ром, надёжей и опорой конвойной службы. Такому не грех помочь, ободрить, поддержать по мере сил словом и делом.

— Да, майор, думаю, мы сработаемся, — сказала на прощание Варенцова, с одобрением кивнула и в сопровождении Забелина вышла на свежий воздух. И сразу услышала визг тормозов — это лихо, с пон­том, по-пацански остановилось возле входа авто. Плевать, что корейское и, по сути, бюджетное, зато сразу чувствуется — от правильных пацанов: с тони­ рованными в ноль стёклами, с погремушками обве­са, с нестандартными покрышками, с великолепием литья. На капоте скалил зубы недовольный жизнью тигр — не азрографированный, всего лишь плёноч­ный, но зато страшный — аж жуть[2]. В целом машина напоминала дешёвый леденец, завёрнутый в яркий фантик.

— Земеля, отвали, мы ненадолго, — веско послал водитель сунувшегося было ларковщика. Вылез из машины, лихо подмигнул попутчику, разминающе­му ноги на газоне.

— Ну, корень, и Ташкент. Сейчас мы с тобой пивка холодненького...

Оба, что водитель, что пассажир, были прикину­ты в чёрную кожу, жара там, не жара Не столько крутые, как на понтах, не столько блатные, как го­лодные.

«Ну и шелупонь»,- скривилась Оксана гадливо прищурила глаза и направилась было к забелинской «Ниве», но тут «шелупонь» заинтересовалась бом­жом, тихо пробиравшимся через