Глава 6
Охота на человека,
или Последний из рода
На подошвах дорожная пыль,
Старый посох в усталых руках,
А в груди леденеет тоска,
Оглянись – нет дороги назад.
Заметает ветер следы,
Но прощенья предателю нет.
Среди грязи и талой воды
Слышен ясно безмолвный ответ.
– Не простить, не простить никогда, —
Шепчет ветер и шепчет листва,
– Никогда, никогда, никогда... —
В голове не смолкают слова.
Значит, нет дороги назад,
Лишь вперед продолжается путь,
Своя совесть не хуже убийц
Гонит вечно туда, где не ждут.
В путь, туда, где опасность и смерть,
Где за жизнь и гроша не дадут,
Где героем тебя назовут
Или, может быть, вновь проклянут.
В лесу мела метель, и древние разлапистые ели шумели под ветром. В белой снежной одежде они напоминали угрюмых горных великанов. Злой северный ветер обдавал ледяными порывами сгорбившуюся фигуру, пробиравшуюся по занесенной снегом старой дороге. Он бросал в лицо мириады снежинок, царапавших раскрасневшуюся кожу не хуже алмазной крошки. От метели невозможно было укрыться, оставалось лишь терпеть и двигаться дальше, преодолевая волны клубящейся в воздухе белой мглы.
Рука в меховой перчатке прикрывала обмотанное шарфом лицо от летящего снега, а из-за толстого зимнего плаща бредущая фигура напоминала огромного медведя, вставшего на задние лапы. Капюшон, отороченный мехом, был скрыт под толстым слоем снега и превратился в кусок льда. Никто бы не позавидовал этому безрассудному эльфу, что в самую бурю оказался в лесу. И зачем только нелегкая понесла его в непогоду, когда время подходит к веселому празднику, а старый лорд собирает в замке гостей? В эти мгновения, где-то в двадцати милях за спиной, слуги уже, должно быть, готовят праздничный ужин, а из погребов выкатывают бочки с вином. Залы и покои украшают, а замок постепенно наполняется живым теплом и уютным светом.
Эльф даже не обернулся в сторону дома. Его карие глаза, щурясь, смотрели в снежную мглу впереди, скрывавшую брата...
– Ваэлле! Ваэлле! – закричал эльф, превозмогая пронзительно свистящий ветер, в душе понимая, что при такой погоде разобрать его крик невозможно уже в десяти шагах, но все равно не сдаваясь. Да и как он может позволить себе пасть духом, когда его брат замерзает в холодном лесу? – Ваэлле, отзовись!
Да будут прокляты и эта занесенная снегом дорога, и неосторожность брата, решившего срезать путь, несмотря на его запрет. Ваэлле всегда был слишком упрям, чтобы признавать его авторитет, а стоило бы. Ведь Мертингер уже не раз выезжал вместе с отцом на север и куда больше общался с опытными воинами и следопытами их Дома, научившими его, как не потерять направление в любую погоду. И многому другому тоже. Прежде всего тому, что не стоит рисковать там, где от тебя ничего не зависит: пустой риск – это не храбрость, а глупость.
Эльф еще раз выругался про себя, тяжело ступая по глубокому снегу – он свернул с дороги и углубился в лес. Злые мысли вовсе не грели, но он никак не мог от них избавиться. Точно лютые голодные волки, они преследовали его:
«Нужно было всего лишь согласиться с упрямцем, и только. Но нет, Мерт, ты уперся сам и начал спорить: конечно, ты же старше и умнее брата. Ведь тебе уже двадцать шесть зим, а ему лишь шестнадцать...»
И вот теперь он здесь, бредет по колено в снегу и безудержно клянет себя за то, что оставил Ваэлле. Клянет и ищет хоть что-нибудь, что поможет напасть на след.
«Ты бросил его, Мерт, бросил. Бросил одного умирать в снегах, наплевав на то, что его конь мог пасть точно так же, как и твой, хоть и не был загнан настолько. Ты оставил его и предал...»
Когда Мертингер прибыл в цитадель Дома, то первым делом спросил стражей о брате, но те были уверены, что Ваэлле не появлялся. Поначалу старший сын лорда возликовал, что выиграл заключенное пари и добрался до поселения первым, но вместе с глупым чувством превосходства сразу пришло и другое – тревога. Брат не вернулся вовремя, его путь был хоть и короче, но проходил через темный лес, где легко можно было заблудиться в метель, а погода как раз начинала портиться. Мертингер просидел в караульном помещении долгих полчаса, но тревога только росла. Тогда он подумал, не рассказать ли все отцу, но так и не решился. Затем собрался и, не говоря никому ни слова, вновь оседлал уже уставшего за целый день пути коня и направил его в метель. Снегопад тем временем только усилился. Конь Мертингера пал, едва доставив его к тому самому месту, где они с братом расстались, к этой забытой Тиеной развилке, где от дороги отходит узкая лесная тропа. Дальше он шел уже пешком...
– Ваэлле! Отзовись, брат! – Охрипший, с сорванным голосом эльф уже был не в состоянии кричать, в горле застыл ледяной комок. – Ваэлле!
Мертингер брел все дальше в чащу, как он думал, по узкой тропе, полностью исчезнувшей под снежными заносами, уже не понимая толком, куда следует идти. Разлапистые пушистые ели и летящий снег полностью скрыли от него все окружающее. Небо уже стемнело, и ночь начала подкрадываться к лесу. А всепроникающий холод и растущая тревога тем временем неотступно делали свое дело – подтачивали его силы, пока изможденный разум не потерял направление и ощущение времени. Вскоре перестав чувствовать замерзшие даже сквозь толстые мех и дубленую кожу руки и ноги, эльф начал тонуть в обреченности. Двигался он все с большим трудом, а холод проник даже сквозь шарф и плащ. Сколько он уже здесь? Мертингер боялся не за себя – за брата. Тот, должно быть, уже насмерть окоченел в этом проклятом лесу, а он, глупец и трус, даже не предупредил стражей. Столько горечи, столько отчаяния поселилось в душе, да только все это казалось и вовсе ничтожным по сравнению с тем, что Ваэлле сейчас погибает по его, Мертингера, вине.
Эльф споткнулся обо что-то, скрытое под снегом, и полетел вперед, в белоснежную мглу овражка. Несколько раз перекувыркнувшись, он застыл, распластавшись в снегу. Как же хорошо было вот так лежать, никуда не требовалось идти, незачем раздумывать... Ему казалось, что лес шепчет что-то, будто убаюкивая. А метель... метель танцевала там, наверху, время от времени подвывая себе. Своего тела Мертингер уже не ощущал, а из горла вместе с облачком пара вырывались хрипы. Он закрыл глаза. Кровь, казалось, и вовсе перестала течь по жилам, а сердце билось медленно и неуверенно. Эльф весь изошел дрожью, но не
