почувствовал этого. Дыхание постепенно становилось все более редким и слабым, а во рту пересохло. На растрескавшихся губах расцвел иней, и кожа вскоре налилась синевой... Он преображался, становясь неотъемлемой частью леса.
Как сквозь туман, до него вдруг долетел мелодичный звук – поблизости заливалась птица, исходя печальным флейтовым свистом. Так поет черный дрозд, и так же – охотничий рог их Дома. Затем где-то неподалеку раздались ржание лошадей и сильные мужские голоса.
– Он здесь, милорд! – могучий баритон принадлежал Ольвену, одному из саэгранов отца. – Я нашел его!
– Разгребайте снег! – прозвучал короткий приказ стражам.
Отец? Его голос? Нет, только не это! Как же он, Мертингер, может до сих пор оставаться жив, когда брата нет, как он теперь взглянет в глаза своему отцу... Отчего они нашли именно его, а не бедного Ваэлле?!
– Лорд Неалис, он жив, но не открывает глаз. Должно быть, снежный обморок. – Крепкие руки Ольвена начали тщательно ощупывать его конечности и растирать пальцы, предварительно сняв с сына лорда превратившиеся в ледяной камень перчатки. – Серьезных обморожений нет, мы успели вовремя.
В горло молодого эльфа полилось нечто горячее и горькое – казалось, из фляги вытекал жидкий огонь, прожигая все, к чему он прикасался.
– Мертингер! Очнись, сын! – Отец потряс его за плечо, развернув к себе.
Глаза нехотя открылись, и слова с трудом сорвались с заледеневших губ вместе с хриплым судорожным кашлем:
– Отец... Я недостоин жить... Оставь меня здесь...
Еще одна встряска – силы отцу было не занимать, недаром за глаза его называли «эльфом в медвежьей шкуре». Кости затрещали, как от хорошего удара.
– Как прикажешь тебя понимать, просвети меня Тиена?! – Хмуро сдвинутые брови, но при этом горящие радостным гневом глаза старого лорда выражали всю гамму чувств – от ликования до недоумения. – Какой дракон тебя укусил, что это значит?!
– Ваэлле... Ваэлле... – он никак не мог произнести то, что должен.
– Что «Ваэлле»? Может, ему и скажешь? Ваэлле, сын, подойди ближе! – Отец сделал знак рукой и...
Брат действительно появился рядом. Хитрый блеск явно читался в его бегающих глазах, а презрительная усмешка искривила тонкие поджатые губы.
– Мерт, ты все-таки не стоишь и обломка стрелы, как я и говорил. Я прибыл первым!
Ответ застыл в горле. Но это же брат! Живой! Хвала милосердной Тиене. Значит, он жив, значит...
– Негодяй! – ярость внезапно исказила бледно-синее обмороженное лицо Мертингера. – Значит, ты все это подстроил, мерзавец! Я думал... Думал, что тебя...
– Что думал? – младший брат рассмеялся во весь голос. – Думал, что я приеду вторым? Ха-ха-ха! Ты проиграл, братец. На этот раз я хорошо проучил тебя.
– Ах ты подлый, коварный...
– Мертингер, прекрати оскорблять брата! – оборвал его отец.
Стражи тем временем собрали на снегу легкие носилки из лозы; единым движением они подняли обмороженного сына лорда и уложили его на них, затем накрыли теплым одеялом до самого носа.
– Это была всего лишь шутка, Мерт, – не упустил случая нравоучительно добавить Ваэлле, издевательски улыбаясь. Или ему это только кажется? Сознание куда-то плывет, растворяясь в долгожданном тепле. – Ты сам во всем виноват...
Сон. Воспоминания, ставшие сном. Ведь все так и было когда-то... Мертингер вздрогнул и резко открыл глаза. Одеяло лежало на полу. О стену хлопнула ставня – по комнате гулял ветер, ворвавшийся через распахнутое окно. Щупальца предрассветного тумана, несущего с собой соленый морской воздух и осеннюю влагу, перебирались через подоконник, точно наглые пепельные коты. Все тело покрылось гусиной кожей, и холод из сна перекочевал в явь. Грудь тяжело вздымалась, эльф часто дышал.
Мертингер потер плечи, пытаясь согреться, поднялся на ноги. Он находился все в той же комнате, на том же постоялом дворе, как там его называют?.. «Сломанный меч», да. Он в землях людей, далеко от дома, и ему почти восемь веков от роду. Почему же детские воспоминания продолжают мучить его? Всегда ночью, никогда днем. Как будто память отчаянно цепляется за те немногие чувства, что все еще у него остались, а сознание во время сна наиболее уязвимо и поэтому способно пропустить нечто из былого, что причиняет дикую боль. Меч. Рука сама потянулась к кожаным ножнам, лежащим на кровати рядом, точно спящая женщина. Пальцы привычно обхватили мягкие, но в то же время крепкие иссиня-черные ремни, которыми была перехвачена рукоять, но привычный металлический холод не прогнал остатки кошмара. Перед глазами все так же стояло лицо давно умершего брата, шепчущего истлевшими губами: «Ты сам во всем виноват, братец. Взгляни на себя. У тебя нет ни отца, ни брата, ни семьи, ни любви, ни детей, ни надежды. Одна лишь гордыня, которую ты зовешь честью. Но это тлен...»
– Нет! – Резко обернувшись к двери, эльф выбросил вперед правую руку, при этом меч как будто сам выскочил из ножен, оказавшись у горла того, кто не должен был бы уже никогда тревожить живых. – Я жив, покуда у меня есть мое Имя и моя Честь! А ты давно уже мертв, как сам того заслужил. Изыди!
Вошедший человек отшатнулся назад, подняв на него испуганный взгляд:
– М-милорд... что с вами? Это же я, Жакри. Я принес вам завтрак и ваш камзол, я его почистил с вечера...
Эльф медленно опустил Адомнан, постепенно приходя в себя. Это и вправду оказался давешний паренек, приставший к нему на улице и теперь не отходивший от него ни на шаг все два дня пребывания в Сар-Итиаде. Эльфийскому лорду не нужен был слуга, но кое в чем мальчишка мог пригодиться, так как превосходно знал родной город, а кроме того, и с местными бродягами, которые, как правило, все обо всех знают, был, что говорится, на короткой ноге.
Мертингер все еще пытался отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая приведет его к Логниру Арвесту, но пока не нашел почти ничего, что могло бы помочь в этом деле. Единственное, что удалось узнать, – то, что сей человек действительно прибыл в Сар-Итиад, – кое-кто из числа тех, в чьи обязанности входит слышать и запоминать все происходящее кругом, за небольшую плату признался в том, что «полтора десятка прихвостней Лилии какое-то время загрязняли вольный морской воздух Северной Пристани своим никчемным присутствием. Они не особо кичились, не «салютовали шибко», да и короля не поминали, оттого их никто и не трогал. Ах да! С ними ведь был еще и гоблин! Вот это бестия поистине бесстыжая и дерзкая. Воровал, не чинясь, где придется, и все тащил господину, одному из солдатиков, пытался даже жулить в кости, отчего разорились двое небедных до того, так сказать, менял. Раньше оба были азартными игроками, теперь – свешенные кредиторами с городской стены насесты для ворон». Все просмоленные грязные осведомители сходились во мнении, что «тех солдатиков больше нет в Сар-Итиаде – мы бы знали, но и через стену никто, если вы, господин, кумекаете, не перелезал...».
А это значило, что некий Логнир Арвест и его с товарищи сели на один из местных кораблей, как эльф и предполагал изначально. Оставалось только выяснить на какой, но вот тут-то и начались затруднения. Корсары не любили болтать о таких делах с незнакомцами.
Все его попытки завести разговор оказались столь же безрезультатными, как и первая неудачная встреча с ребятами Райфена в «Кинжале и монете». До новых стычек дело, впрочем, не дошло (приобретенной после потасовки, или, как ее уже называли в городе, «трактирной мясорубки», репутации оказалось достаточно, чтобы никто более не пытался открыто задирать опасного и скорого на расправу чужака), но капитаны кораблей попросту отказывались говорить с ним. Среди корсарских вожаков, при всей их независимости и острейшей нелюбви друг к другу, существовал негласный уговор – если один из кормчих не доверяет кому-то из пришлых, ему не доверяют все. С подобным отношением в свое время столкнулся и Логнир, но Мертингер никак не мог знать об этом и, сам того не подозревая, шел по стопам бывшего королевского сотника шаг в шаг.
Эльфийский лорд рукой сделал знак Жакри поставить принесенные тарелки на небольшой стол, а камзол повесить на спинку кровати, что тот и поспешил сделать. Сам же он надел свободную черную рубаху
