дожидаться его. Милов прикинул: похоже, что скоро они покинут территориальные воды. И придет пора доложить Орланзу, что все проходит благополучно…
Милов вытащил из кармана сверток. И тут же засунул обратно: рядом с ним остановился кто-то из экипажа; одеты люди на пароходе были как попало, и невозможно было угадать, кто есть кто. Не капитан – в этом Милов был уверен. А впрочем – не все ли равно? Милова они не интересовали.
Что можно сейчас практически? Оставалось полтора часа. Всего-навсего девяносто минут до того мгновения, когда сработают устройства самоуничтожения ракет; этот тип был снабжен ими как раз в предвидении ситуации, когда ракеты останутся без технического обслуживания на время, превышающее допустимый срок. Ракеты должны были уничтожиться тихо и мирно, не грохоча, не выбрасывая ничего в воздух – просто что-то растворилось бы, что-то замкнулось, произошли бы некоторые химические реакции – и каждая ракета сделалась бы не более опасной, чем какое-нибудь полено.
Но сейчас они были заминированы. Заминированы неизвестно как: Милов не был специалистом в пиротехнике. Однако знал, что даже небольшая искра – а они были неизбежны при замыканиях в электронных и электрических системах – хотя бы на одной ракете могла инициировать посторонний заряд. А уж при его срабатывании могло – нет, должно было сдетонировать и ракетное топливо. И тогда… В этом и заключалась опасность, ради этого и надо было ему добраться до ракет и, на самый худой, конец выключить таймер системы самоуничтожения – выиграть время, чтобы найти новый способ получить ракеты в свое распоряжение, где с ними разберутся отечественные специалисты. Да, это было единственным, чему его успели научить: как остановить таймер.
Но ведь технетские мины могут сработать и сами: там и в самом деле не исключался собственный таймер – электронный, не определимый на слух. Да и сами контейнеры были минированы.
Словом, выхода он не видел. И все же надо было рисковать. Пробиться в трюм – даже силой, если понадобится. И пустить в ход те скудные знания взрывного дела, какие у него были. Шансов почти никаких. Однако почти – не значит совершенно никаких. Он обязан рискнуть. И сделает это.
Милов нащупал пистолет во внутреннем кармане. Автомат пришлось оставить в машине: к отходу судна на берегу появились уже новые водители – скорее всего, опять люди Орланза, а может, и Базы – наведенные Клеврецем. Но судьба Восточного конвоя Милова более не волновала. Пусть жрут друг друга.
Милов бросил последний взгляд на берег. Повернулся и неторопливо зашагал по чуть колеблющейся палубе по направлению к третьему – первому с кормы – трюму.
Крышка трюма была закрыта и затянута брезентом, укрепленным клиньями. Но это было небольшой бедой. Куда хуже было то, что совсем близко от крышки, у противоположного борта, спиной к Милову стоял человек. Он глядел на уходящий берег – стоял чуть пригнувшись, как будто пытаясь хоть немного сократить все увеличивающееся расстояние между ним и земной твердью, – и роба на спине его, слегка натянувшись, явственно обозначила пистолет, засунутый, видимо, под брючный ремень со спины. Похоже, что трюм охранялся.
Однако человек был всего один – и он не был готов к нападению. У Милова тоже не было четкого плана. Однако сейчас нужно было попасть в трюм, получить доступ к ракетам. Выиграть это очко. А потом уже думать дальше: подсказывать будет сама обстановка. Придется, видимо, пойти на риск и попытаться обезвредить взрывные устройства самому. В случае неудачи – произойдет лишь то, что случится и если он вообще ничего делать не станет. Ведь какой-то, пусть и крохотный, шанс есть и на благоприятный исход: не настолько уж Милов на самом деле безграмотен…
Так или иначе – надо было пробиться в трюм.
Невольно вздохнув, Милов сунул руку в карман.
Он уже вынимал пистолет, когда сзади послышались шаги, и Милов застыл, не завершив движения, стараясь сохранить спокойствие.
Подошедший остановился за его спиной, закурил, на Милова пахнуло дымком скверной сигареты. Люди эти не процветали. Ну и наплевать. Было тихо, внизу работала машина, палуба чуть подрагивала. Вероятно, кто-то находился на мостике – отсюда Милов не видел, – но палуба была пуста. Было, в общем, тихо, только стоявший сзади громко посапывал в промежутках между затяжками, да тот, что опирался на релинг, негромко кашлянул и сплюнул за борт. И снова наступила тишина. Потом она нарушилась. Звук был похож на выстрел. Милов встрепенулся, а стоявший позади сделал шаг и приблизился к Милову совсем вплотную, встал рядом. Милов искоса глянул на него и наткнулся на такой же – искоса – взгляд. Когда их глаза встретились, тот улыбнулся.
– Ну, привет, пенсионер, – поздоровался пришедший. – Только не делай резких движений, пожалуйста. Все в порядке.
Пока он говорил это, Милов успел прийти в себя.
– Рад видеть тебя, Мерцалов, – ответил он безмятежно.
Глава четырнадцатая
– Я ожидаю удивленных восклицаний, – сказал Мерцалов.
– По-моему, стреляют, – сказал Милов задумчиво.
– Да вроде бы, – услышал он в ответ.
– Что это значит? – Милов на всякий случай шагнул в сторону.
– Да так, – сказал Мерцалов. – Детали. Неприятности. Для кого-то мелкие, для других – крупные. Но не для тебя. Ты не должен волноваться. Учти: я продолжаю заботиться о твоем здоровье.
– Пожалуй, я спущусь, – сказал Милов. – Становится прохладно.
– Отчего же нет, – согласился Мерцалов. – Только сперва отдай мне рацию. Ту самую, что у тебя в кармане. Очень разумно, что ты до сих пор не включал ее. Пока еще это преждевременно. Оружие можешь оставить себе.
– Спасибо, – поблагодарил Милов. – Это все?
Мерцалов засмеялся.
– Ладно, старик, – сказал он. – Поздравляю тебя с благополучным выполнением домашнего
