стройки.
— А вы найдите мне старую железную банку, — продолжал отдавать распоряжения Курт оставшимся мальчишкам, — и длинную стальную проволоку. Чем длиннее, тем лучше.
Трое оставшихся ребят послушно побежали в другую сторону, уже предвкушая ожидавшее их небывалое зрелище. Вскоре они вернулись обратно, волоча за собой длинный изогнутый металлический прут и ржавую банку, сбоку которой осталась не до конца оторванная крышка с рваными краями. Еще через несколько минут Эрвин с друзьями, тяжело дыша, прикатили откуда-то старую железную бочку.
— Ну, что же, пожалуй, начнем, — с важным видом произнес Курт, осмотрев придирчивым взглядом находки своих друзей.
Из лужи неподалеку он зачерпнул в железную банку воды и, сойдя с плиты, поставил ее на землю. Затем он достал из кармана складной перочинный нож и, сильно постукивая по нему осколком бетона, проделал в дне бочки — ровно посередине — небольшое отверстие. В банку Курт бросил несколько кусочков карбида. Затем, перевернув бочку вверх дном, он накрыл ею банку с карбидом и тщательно уплотнил места соприкосновения бочки с землей обычной дорожной грязью. Наконец, сковырнув с одной из плит небольшой кусочек смолы, он залепил ею отверстие в дне перевернутой бочки. Довольный, Курт подошел к мальчишкам, при этом не без гордости отметив про себя, с каким восторгом и уважением они наблюдают за всеми его действиями.
— Через несколько минут карбид создаст внутри бочки давление, — объяснил он, чтобы им стало хоть немного понятнее. — Эрвин, когда я скажу, подойдешь к бочке и отлепишь смолу с отверстия, которое я в ней проделал. Потом убегай. И вы все, бегите подальше, смотреть отсюда будет небезопасно.
Мальчишки послушно отбежали метров на тридцать и стали с интересом наблюдать с безопасного, как им казалось, расстояния за тем, что происходило дальше. Курт примотал к концу длинного железного прута старую тряпку и, достав из кармана спички, поджег ее, старательно закрывая рукой пока еще слабый огонь от ветра.
— Давай, Эрвин! — выждав еще минуту, скомандовал Курт.
Эрвин медленно, явно с опаской подошел к бочке и осторожно отлепил кусочек смолы от отверстия.
— Беги, что стоишь? — крикнул мальчишке Курт.
Эрвин бросился наутек, а Курт, терпеливо дождавшись, пока он добежит до ребят, медленно поднес горевшую на другом конце длинного прута тряпку к отверстию, стараясь, при этом, оставаться от бочки как можно дальше. Все, что случилось потом, было настолько быстрым и таким неожиданным, что Курт не успел даже по-настоящему испугаться. Как только прут с горевшей тряпкой на конце оказался над отверстием в бочке, раздался оглушительный взрыв. Бочка, чуть оторвав от земли один край, из-под которого показалось оранжевое пламя, на долю секунды застыла в таком положении, а потом вертикально устремилась в небо с пронзительным свистом. Взлетев вверх метров на двадцать, бочка начала замедлять движение и постепенно заваливаться набок. Пролетев еще метров пять-шесть, она на долю секунды как будто зависла в воздухе и затем со звуком, чем-то похожим на шипение пара, который вырывается откуда-то под высоким давлением, начала стремительно падать вниз. Курт, инстинктивно пригнувшись, бросился в сторону. Через несколько секунд он услышал позади себя сильный грохот, с которым бочка упала на бетонную плиту около места, где только что стоял он, и от удара развалилась на части. Стоявшие вдалеке мальчишки дружно взревели от восторга и наперегонки побежали к нему. Подбежав, они наперебой стали хлопать его по плечу, оглушительно кричали что-то в самое ухо и сильно трясли друг друга, пытаясь таким образом выразить нахлынувшее на них внезапное счастье. Курт, ощущая небольшой звон в ушах и громко бьющееся от возбуждения сердце, довольно смотрел на них и смеялся, на самом деле почувствовав себя гением.
— У тебя на щеке кровь, Курт! — вдруг озабоченно сказал Эрвин.
— Да царапина просто, — беззаботно ответил Курт, вытирая платком левую щеку с едва заметной возле самого рта родинкой, — видно, задело каким-нибудь камешком. Когда под бочкой громыхнуло, я же даже не успел отвернуться.
— Ну, Курт, ты силен! Откуда ты про все это знаешь? — открыв от удивления рот, допытывался худощавый мальчишка в кепке.
— Книжки для взрослых начинай читать, тогда и ты все знать будешь, — небрежно ответил Курт, складывая окровавленный платок вчетверо. — Посмотри, остановилась кровь или нет?
— Пока идет, — озабочено ответил худощавый. — Царапина глубокая. Приложи еще, да не вытирай, а просто приложи и подержи немного.
— Может, еще что-нибудь устроим? — с надеждой спросил Эрвин. — Карбида еще много. А, если закончится, можно сбегать и набрать снова.
— Нет, хватит на сегодня, — ответил Курт, недовольно поморщившись. — Мне давно на учебу надо, я, по-моему, уже и так опоздал. Увидимся завтра!
Он попрощался со своими друзьями, которые смотрели на него, как на героя.
— До завтра, Курт! — ответили хором мальчишки с плохо скрываемым сожалением. — А что нам делать с карбидом?
— Заберите, да спрячьте, только в сухое место, — бросил в ответ Курт, уже уходя. — Потом придумаем еще что-нибудь.
В школу он опоздал. Идя по длинному узкому коридору, Курт представлял себе, как постучится в класс, что будет говорить в свое оправдание, и как будут смотреть на него со своих мест остальные ученики. Они, конечно, все разом сосредоточат внимание только на нем и на том факте, что кто-то, вопреки установленным школьным правилам, смеет не только опаздывать, но и заявляться в класс почти в середине урока. Но хуже всего было, конечно, не это. Хуже всего было то, что опаздывал он, как назло, на урок истории. А историю в его классе преподавала Хелен Штейнберг. Молодая высокая женщина с аккуратной прической и подчеркнуто вежливыми манерами. Она, пожалуй, была единственным преподавателем в школе, перед которым Курт все время смущался, чувствовал себя безоружным и неизменно терял уверенность в своих силах. Фрау Штейнберг старалась вести себя одинаково со всеми вокруг, но Курту всегда казалось, что именно к нему она испытывает особую неприязнь, особенное, индивидуальное нерасположение. Она часто смотрела на него проницательным взглядом, и в уголках ее глаз Курт все время видел насмешку. Не дружелюбную, благосклонную улыбку, с которой часто разговаривают с учениками учителя, а именно самодовольную насмешку, призванную заставить его выглядеть перед ней и всем классом
