-- Совсем скоро тринадцать.
-- Да, но и тринадцать -- еще даже не возраст эфеба. Не спорю, он много достиг, из него вырастет хороший царь, доблестный воин... лет через пять. Хотя бы через четыре.
-- А тебе известно, друг мой Главк, что царь Александр в семилетнем возрасте принимал персидских послов? И задавал им оч-чень умные вопросы. В то время, когда его батюшка что-то там осаждал. Олинф, кажется. А может, чей-то талам[199]
.
-- Известно, друг мой Веслев.
-- Да? Интересно, откуда?
-- Оттуда, что в свое время он целую зиму прятался у моего тестя от своего многогневного отца. И я тогда был в Скодре, вел с ним мудрые беседы. Интересно, знаешь ли, мне, варвару, было позаимствовать толику мудрости столь одаренного богами юноши. Непочтителен к старшим был Александр, покоритель народов. И к батюшке своему, и к моему тестю, царю Клиту. Воевать с нами хотел, забыв наше гостеприимство.
-- Помниться, это ты хотел с ним воевать, а не он с тобой. Времена, Главк, сейчас такие, что требуют от мальчика гораздо более раннего взросления. Лишних четыре года ожидания -- непозволительная роскошь.
-- Ангел помолчал и добавил:
-- Когда Александру Младшему исполнилось двенадцать, его тоже посчитали совсем взрослым. Кассандр, кровожадная тварь, решил не дожидаться, пока наследник Великого Царя достигнет возраста эфеба. И убил его. Так что, друг мой, двенадцатилетние мальчишки в наше время -- хорошая кость в горле сильных мира сего. И это уже никого не удивляет.
-- Не только двенадцатилетние, -- ответил Главк, -- Пирру не было еще и семи, когда Кассандр предлагал мне за него двадцать талантов.
-- Я помню. Как раз тогда он окончательно разделался с Аргеадами. Очевидно, у него возникло необоримое желание прикончить вообще все царей. Наверное, он очень огорчился.
-- Очень. Полез в драку. Пришлось его немного побить.
Ангел усмехнулся.
-- Вот и ответ, царь. Ситуация в Эпире, изменившаяся пять лет назад, все еще благоприятна, но если тогда Пирр был слишком мал, то теперь он уже вполне взрослый. Но послов я привез не для того, чтобы они тебе рассказали, как их всех раздражает Алкета, как им надоел самодур на троне. Это тебе я и сам мог рассказать. Однако, если бы ты вторгся в Эпир со своим войском, мальчика не приняли бы, посчитали узурпатором и даже самозванцем, поставив под сомнение его родство с Эакидом. А вот когда молосская аристократия сама захочет посадить на трон законного наследника, это уже совсем другое дело. Я привез послов, чтобы они посмотрели на Пирра. Он должен им понравиться. Все эти годы ходили слухи, что наследник жив, многие даже знали, что он у тебя, но пока его никто не видел, мальчик оставался для эпирской знати полумифической фигурой. Много, знаешь ли, всяких сказок про чудесные спасения... Вот и наш случай уж очень похож на сказку. Они хотят своими глазами убедиться, они готовы пойти только за настоящим царем.
-- Значит, ты представляешь все дело так, что это не молоссы просят у меня, чтобы я дал им царя. Это я смиренно предлагаю им кандидата, которого они придирчиво будут оценивать, подходит -- не подходит?
-- Получается, так.
-- А не много ли им чести? Я, знаешь ли, сейчас сильнее Эпира.
-- Я уже сказал тебе, не можешь ты посадить Пирра на престол. Это они должны сделать, а ты в этом деле всего лишь союзник. Прошу тебя, Главк, будь с ними мягок, не пытайся давить и потрясать оружием. Если они оскорбятся, все рухнет. Они все взвесят и решат, что хоть Алкета полубезумен, но он свой, и уж получше будет иллирийцев у власти. Заметь, не Пирра, а иллирийцев! Главк, мы можем упустить момент, сейчас все зависит от тебя, годы ожидания не должны пропасть впустую.
Ангел схватил царя за плечо, пристально глядя ему в глаза.
-- Ты спросил, зачем я все это делаю... Возможно, ты очень удивишься, царь, но я не знаю. Я очень давно жду чего-то, к чему-то иду. Мир изменяется, Главк. В который уже раз. Кассандр, Антигон, Птолемей, все эти безумцы, дети пастухов, дорвавшиеся до власти над народами -- они изменяют этот мир ежечасно. Даже Пирр. Мальчик, выросший в медвежьем углу, не в обиду тебе будет сказано, наследник такого же медвежьего угла, но воспитанный в мысли, что он царь древнего рода. Один из немногих, кто может похвастаться родством с героями Гомеровой древности. Ты и я, мы сделаем его царем не по названию. Но дальше... Сколько он усидит на отцовском троне? День? Год? Десять лет? Какой будет его жизнь, столетней или краткой, как вздох? Даже сто лет для вечности -- миг. Зачем же вся эта суета, если конец один и не важно, как ты встретишь его -- в царском пурпуре или в лохмотьях?
Ангел замолчал. Молчал и царь, не отводя глаз, выдерживая тяжелый, пронзительный взгляд. Ангел продолжил:
-- Вы считаете меня мудрецом. За то, что не ошибаюсь, давая советы. Знали бы вы, как часто я ошибался, и как чудовищны были ошибки. Вы думаете - меня не трогает время. Знали бы вы, как мало его мне отпущено, и как много уже потрачено впустую. Вы думаете, я провижу будущее. Но я не вижу его, и не видел никогда, хоть вы за глаза и считаете меня богом. Хороший такой, добрый бог[200]
, в потертых сандалиях, друг Иллирии. Судьбы нет, Главк. Что бы там не нашептал ветер в листве Додонского дуба, отца лесов, чтобы не пришло в безумную, отравленную ядовитыми испарениями, голову дельфийской пифии -- судьбы нет. Я живу долго, царь, и успел в этом убедиться. Мы сами творим свою судьбу. Мы все. И наш мальчик, хоть он этого еще не сознает, и может быть, не осознает за всю свою жизнь, слепо веря всем этим бесчисленным жрецам и оракулам богов, которых не существует, уж поверь мне. Знаю, не поверишь. Но и не возразишь... Привык за тридцать лет, Веслев знает, что говорит. У меня мало времени царь. Я уже видел крушение многих своих начинаний. Видел, как в одночасье рушился храм, возводимый десятилетиями. Я жду. Мотаюсь по миру, как утлая лодка в бурю. Многие годы ищу и надеюсь, что смогу вновь увидеть в стремительном хороводе человеческих судеб ту, единственную... И увидев ее, окажусь рядом прежде тех, что ждут, не скованные временем. Ждут веками...
