Представьте, что вы лебедь в пруду и сотни глаз следят за тем, как вы вальсируете на гладкой воде.
«Ужас… Я же не умею плавать…» – подумалось мне.
У двери Аделаида Львовна вдруг схватила мою руку и так крепко прижала ее к своей груди, что я почувствовала жесткие костяшки бюстгальтера:
– Машенька, запомните! Рубить надо начинать с пятой!
– Хорошо, – проговорила я сипло. – С нее…
Когда я наконец очутилась на улице, у меня было ощущение, что я вырвалась из плена. Вероятно, так же чувствовал себя мой дед, выйдя из окружения под венгерским городком Ктошем во время Второй мировой войны. Если так работают психологи, что же тогда творится в салонах гадалок таро и целительниц от народа, снимающих сглаз по фотографиям? Какой идиот дал Марине телефон этой безумной?
Рубить секс… О да, этот совет, безусловно, бесценен. Рубить проклятую сексуальную голову похотливо сверкающей зенками гидры.
С Антоном я познакомилась в студенческом общежитии, куда он пришел в гости к другу-аспиранту. Был дивный майский вечер и пять бутылок дешевого молдавского вина «Черные глаза». Или крымского. Это уже не важно. Друг-аспирант отзывался на имя Алик, был знатным ловеласом и в то время имел близкие отношения с молодой Варварой, еще не освободившейся от цепей биологического факультета. Надвигалась сессия, и когда Алик возник на пороге нашей комнаты, выразив готовность «разбавить женскую компанию», мы с Варькой не нашли в себе сил отказаться. Разбавляли часа три, потом пошли на крышу орать песни. Пою я, надо признаться, очень плохо и делаю это только в нетрезвом состоянии. Антон же, человек с хорошим музыкальным слухом, испытывая мучения от моих ужасных стенаний, не придумал ничего лучшего, как прекратить их страстным поцелуем. Пока он меня целовал, я молчала, как только прекращал – начинала петь. В результате мы процеловались часа два, и Алик, наблюдая эту внезапно возникшую идиллию, предложил выпить еще. За «Черными глазами» они сходят с Варькой, решил Алик, а мы их подождем на крыше. Заодно покараулим его дорогостоящую гитару. На этой гитаре и произошла наша первая ночь любви. Позу пришлось принять довольно неудобную, однако ж юность – величайший подарок судьбы, помогающий видеть главное и не обращать внимания на детали.
Короче говоря, гитару мы сломали, трусы мне порвали и в довершение погнули телевизионную антенну, некстати попавшуюся на дороге страсти. Хуже всего оказалось с гитарой, ее стоимость пришлось возмещать, да и Алик, по-моему, загнул какую-то фантастическую цену.
Так вот, к чему это я. Простой анализ тех событий показывает, что если бы в ту звездную ночь я не ответила живо на сексуальные притязания Антона и позывы своей сладострастной гидры, а напротив, занялась бы рубкой голов, то мы бы не поженились. И Гришка бы не родился. Антон признался, что если бы я «не дала ему в первый же день», то у него не возникло бы желания увидеться со мной еще раз.
Мобильник мужа равнодушно сообщил, что «абонемент не отвечает или временно недоступен». Позвонила на работу – курлыкающий женский голос сказал, что «Антон вышел часа на два».
– Когда? – спрашиваю.
– Два часа назад.
Достойный ответ. Я бы ввела обязательный экзамен по вранью в школах секретарш и безжалостно срезала бы не умеющих лукавить. Не можешь нормально отбрехаться – «незачет»! Подставила начальника или просто коллегу – на второй год оставить без права пересдачи. Понабирают дилетанток, а потом удивляются, почему семьи рушатся.
Я побрела в редакцию.
– Маша, ну как вам психолог? – поинтересовалась Марина, как только я появилась на месте.
– Ужас! Она посоветовала рубить гидру поголовно.
– У нее двадцать пять лет опыта работы с нашими читательницами, она – профессионал, – подняла Марина указательный палец строго вверх, – а ваш юношеский максимализм, Маша, доведет вас до дурного конца.
– Пришел мой конец, – послышался в коридоре трогательный акцент, и на пороге возник Ганс.
По нелепой манере одеваться ему не было равных во всем издательском доме. Сегодня он был в облегающей фосфоресцирующей салатовым водолазке и в белоснежных байковых брюках.
Немец направился к Марине строевым шагом, но, увидев меня, сделал крутой поворот и притормозил, интимно дыша мне в лицо мятным ополаскивателем:
– Я на вас возложил надежду. Очень большую и толстую.
Надька захихикала, наклонив голову к клавиатуре. Лидочка смерила Ганса недобрым взглядом.
За куратором следовала Сусанна Ивановна, и ее мрачный вид не предвещал ничего хорошего.
– Мой конец такой, что все будут петь и танцевать, – громко обратился Ганс ко всему коллективу.
Все тревожно зашушукались.
– Кто не может танцевать, будет плясать и смеяться, – продолжал немец, сжав пальчики «замочком».
Лидочка потрогала грудь, под которой предположительно хранилось сердце.
– Кто знает русскую народную песню? – вопросил меж тем куратор.
– Какую? – неуверенно подала голос Надюха.
– Оставьте, Ганс, – вздохнула Сусанна Ивановна, – лучше я объясню.
– Мой русский восхитителен, – почти без акцента сказал он.
– Конечно, конечно, – по-матерински улыбнулась Сусанна Ивановна. – Ганс имел в виду, что приближается традиционная корпоративная вечеринка. В программе – танцы, фуршет и художественная самодеятельность.
При слове «танцы» главный редактор посмотрела на Надьку, «фуршет» – на Лидочку, а упомянув художественную самодеятельность, к моему ужасу, уставилась на меня.
– Калинка и малинка, – закивал улыбчивый Га н с .
– В прошлом году уже был такой шабаш, – зашептала Лидочка, – меня заставили танцевать канкан.
Я живо представила толстую Лидочку, которая машет перед жующей публикой полными целлюлитными ногами.
– Я не пою… – пропищала я.
– Научим, – строго сказала Сусанна Ивановна.
– И не танцую, – добавила я шепотом.
– Заставим, – припечатало начальство.
– Может, вы еще и не едите, Маша? – злорадно осведомилась Лидочка.
Воспоминания о прошлогоднем позоре с канканом, видимо, всколыхнули в ней недобрые чувства.
– Петь и танцевать будут все. – Сусанна Ивановна обвела властным взглядом притихших сотрудников. – Корпоративная солидарность!
Ганс радостно захлопал в ладоши.
Глава 17
В засаде «У подружки»
Гришка встретил меня в коридоре радостный и сопливый. Задрал на голову байковую рубаху с головастым зайчиком:
– Мама, мама, смотри! Я – человек-паук! Я на животике паутинку нарисовал!
Действительно, на бледном пузе, вокруг пупка, неровные круги с линиями-лучиками. – Эскиз отдаленно напоминает контуры паутины.
– Красота какая, мыться еще неделю не будем… – восхитилась я, снимая ботинки.
Малыш попытался было повторить паутинный орнамент на щеке, но в это время появилась в двери свекровь:
– Что ж ты делаешь?
– Я буду человек-паук! – сообщил Гришка, продолжая чертить кривые линии на щечках.
– Маша, ты-то куда смотришь? Нельзя! – рассердилась свекровь. – Больно будет, прыщи появятся.
– Перестаньте говорить чушь и пугать ребенка, – возмутилась я.
– Это же химия! – взвилась свекровь. – Будет потом как у этого… Как его… у того политика, у которого все лицо больное.
