Действительно ли я журналист, напросившийся на интервью? Может, криминальный наводчик? Собачник, мечтающий украсть элитного боксера? Бывший любовник жены? (Ха-ха.) На самом деле документы Леня у меня не спрашивал. Я вообще удивляюсь беспечности звезд, популярных людей. Сколько ни брал в своей жизни интервью у знаменитостей, ни один не просил показать редакционное удостоверение. Я звонил им домой, на мобильный, представлялся – и мне назначали встречу в кафе, а еще чаще – в квартире или на даче. Ну ладно звезды – небожители, дети солнечного затмения! Ни один из их приближенных (жена, любовница, телохранитель, директор, администратор, менеджер, пресс-атташе, наконец) не спросил у меня ксиву...
Леня через минуту продолжил:
– Значит, с отбором были проблемы, я запарился просто. Например, в первый альбом так и не вошла моя любимая песня «Петарды». Там ощущения девочки, курсирующей между Уфой и Москвой, постоянно получающей отказы, но круто заряженной на достижение цели. Очень клевая песня, однако пришлось заменить ее на «Ариведерчи».
Я рассмеялся, с каким-то детским восторгом: так радуются, когда на день рождения дарят игрушки, одна другой лучше.
– «Ариведерчи» – это же хит. Представляю, что такое «Петарды». Почему же нельзя было заменить их на...
– Земфира просто боялась делать «Петарды», – перебил меня Бурлаков, – у нее что-то не клеилось с аранжировками... И еще один стопроцентный хит был – «Имя мне суицид». Настолько сильная песня, что я просто побоялся ее брать. Я нутром чуял: если она появится, мы получим десятки смертей, точно. Воздействие будет настолько сумасшедшим, что человек может выйти на крышу шестнадцатиэтажного дома и прыгнуть вниз. Еще чаю?
– Мне бы дурман-травы, – сострил я. – Вызывает ощущение легкой эйфории.
– Лучше жасминовый чай, – серьезно заметил Бурлаков.
– Почему?
– В больших количествах он, говорят, даже галлюцинации вызывает. Я где-то читал.
– Галлюцинаций не надо, нет. Налейте, пожалуйста, с бергамотом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Леня заваривал чай, а я вдруг вспомнил о шрамике на правом запястье Мани. «Имя мне суицид», точно. Поскольку наша небесная история начиналась в холодный период и певунья свои любимые маечки не носила, шрамик я заметил только в Египте. Когда мы, после ритуала изгнания дьявола, запутались в одеялах и простынях...
– Что это? Неужели плоды несчастной любви? – Я не хотел иронизировать, но после бурного секса меня несло.
Маня, хихикнув и надкусив апельсиновую дольку, начала лепить сказочку о том, как в классе девятом к ней, только что крутнувшей на катке двойной аксель («Боже, – перебил я певунью, – ты еще и фигурным катанием занималась?»), подвалили двое парней. «Пять баллов! – закричали они. – Пять баллов!» «Почему пять?» – обиделась Маня. «Ах да, шесть, шесть!»
Она стала дружить сразу с двумя. Не могла понять, в кого больше влюблена. Антон звал ее на вернисаж, Павел на дискотеку. Одному она назначала на семь вечера, другому на девять. Девушка разрывалась, а парни были великие спорщики. На спор они бились между собой с самого первого класса. Кто достанет со дна двухметровой ямы, залитой мазутной водой, мелкую монетку? Кто сумеет перебежать на красный свет центральную улицу? Сорвет парик с головы математички? Наконец, они поспорили на Маню.
В два часа ночи на двух мопедах, ревя, как голодные младенцы, они двинулись навстречу друг другу с противоположных концов улицы. От страшного грохота зажглись окна близлежащих домов. Ни Антон, ни Павел – никто не свернул. Два разбитых всмятку трупа – таков итог трагического пари. Узнав об этом, Маня и пыталась покончить с собой...
Вздернутый утиный носик и закушенные губки, зашитые, заклеенные скотчем, чтоб не расхохотаться... Блин, а я уже почти поверил! Великий мистификатор Маня! Мимо нашего балкона (мы все еще лежали в постели) пролетел дельтаплан, едва не задев спутниковую антенну на крыше отеля. Это было последней каплей – мы завизжали от смеха...
Когда успокоились, певунья призналась: лопнул бокал в руке, осколком порезало. Обычная бытовая история. Зашивали. Заживало. Великий мистификатор Маня. Пока Бурлаков разливал чай по чашкам, у меня вдруг мелькнуло: а не мистификация ли вся эта история с гибелью Сергея, сына композитора Сноровского? И даже – пулей просвистело в голове – со смертью Димки-Зверя? Но обдумать всерьез я это не успел. Леня, добавив по обыкновению ледяную минералку в бергамот, продолжил историю восхождения Земфиры:
– Из-за Земфиры у меня произошел первый разлад с Ильей Лагутенко.
– Почему?
– Он был против всех этих заморочек.
– Это для меня новость.
– Так получилось, что я уже начал записывать альбом и только потом позвонил Илье и сказал об этом. Он ответил: «Ну, записывай, что теперь делать». Он считал, что нужно группу «Мумий Тролль» развивать, а не вкладывать деньги в певиц из Уфы. Тем более, мы влетели тогда с «Deadушками» и «Туманным стоном». Попали под каток кризиса девяносто восьмого. Все, что «Мумий Тролль» заработал, мы потеряли на этих группах.
Запись Земфиры на мосфильмовской «Тон-студии» обошлась в восемь тысяч долларов. Приходилось урезать зарплаты всему коллективу «Мумиков», включая меня и Лагутенко. Но мы тогда активно гастролировали, и деньги находились. За запись первой Земфировской пластинки платили частями – по пятьсот, тысяче баксов.
– Илья, наверное, рвал и метал?
– Нет, вы не совсем правильно меня поняли. Лагутенко для Земфиры сделал очень много. Он, как бы это сказать... смягчил ее джазовые интонации, ресторанные. Она ведь одно время пела в кабаке.
– Я знаю, в «Лабиринте».
– Возможно. Илья положил ее музыку в форму рокопопса, софт-рока. Например, аранжировка песни «Анечка», я считаю, на шестьдесят процентов работа Лагутенко.
– Кстати, а вы какой-нибудь контракт с девушкой подписывали? – спросил я, в очередной раз думая о наших взаимоотношениях с Маней.
– Нет. Это был один из моих PR-ходов: я боялся, что Земфиру у меня заберут...
– Кто заберет?
– Охотников было много. Но забрать могли, только расторгнув мой контракт с ней и подписав свой. Поэтому я придумал сказку, что не подписывал с Земфирой никаких договоров.
– Ничего не понимаю.
– А нужно понять?
– Нужно, нужно. У меня одна девочка есть, очень талантливая. Потом расскажу.
– Ну хорошо. В ситуации якобы отсутствия контракта люди, которые потенциально хотели бы забрать Земфиру, они... не понимали, как это можно сделать. Такой вот у нас шоу-бизнес. Жизнь такая. Ведь контракт можно любой расторгнуть в России, вы ведь понимаете. За мной не было ни бандитов, ни банков. А как расторгнуть отсутствующий контракт?..
– Хитро придумано.
– Мое ноу-хау.
Меня все больше интересовал вопрос денег, финансовых вложений в проект «Земфира». Леня уже сказал, во сколько обошлась запись на мосфильмовской «Тон-студии». В восемь тысяч долларов. При слове «Мосфильм» я вдруг вспомнил о гонорарах актеров, игравших в «Операции „Ы“. Никулин за Балбеса – 371 р. 55 к., Вицин за Труса – 327 р. 99 к., Владиславский за Завсклада – 130 р. 48 к... Причудливое пересечение двух совершенно разных историй.
Впрочем, лирику в сторону. Я спросил Бурлакова, может ли он рассказать о дальнейших затратах – мол, опять же мне это нужно для раскрутки моей девочки. На предельную откровенность я не рассчитывал, но Леня вдруг ушел в соседнюю комнату и вернулся с толстенной тетрадкой. Это был бухгалтерский талмуд. Он
