старикомъ Золоторенко, которому везло 'воловье счастье', какъ выражался генералъ, злобно фыркавшій и придиравшійся къ нему чуть не за каждую взятку. Б?дный хозяинъ былъ въ отчаяніи: умоляющими глазами гляд?лъ онъ на сос?да-пріятеля: — поудержи-молъ свою прыть хотя крошечку! — и великодушно самъ ставилъ ремизъ за ремизомъ. Но ничто не помогало; генералу шли одн? семерки, да девятки, а Золоторенко, ни разу не отрывая глазъ отъ своихъ картъ, свир?по забиралъ одинъ за другимъ и его и ?омы Богдановича ремизы, обтирая лишь, въ интервал? сдачъ, свою отъ удовольствія ужасно пот?вшую, четвероугольную и лысую, какъ кол?но, голову. Петя, сид?вшій, по обыкновенію, подл? отца, вытаскивалъ для этого каждый разъ изъ кармана его фрака огромн?йшій фуляръ и засовывалъ его туда обратно, по минованіи надобности. Родитель его, когда сдавалъ, муслилъ большой палецъ правой руки толстымъ языкомъ своимъ, а зат?мъ языкъ этотъ такъ и оставлялъ высунутымъ въ углу рта на все время сдачи; эта невинная привычка выводила, видимо, изъ себя проигрывавшаго генерала:
— Послушайте, почтенн?йшій, брякнулъ онъ ему наконецъ, — в?дь я не докторъ!
Золоторенко передернулъ бровями и пол?зъ за прикупкой.
— Пантелей Савичъ, растерявшись крикнулъ ?ома Богдановичъ, перекидываясь въ сос?ду и заглядывая ему въ глаза, — слышишь?
— Да, гм… промычалъ на это сос?дъ, скидывая дв? карты. — Онъ знаетъ! успокоительно закивалъ ?ома Богдановичъ генералу.
— Такъ для чего-жь тогда, гаркнулъ тотъ опять, — для чего же вы мн? вашъ языкъ показываете?
Старикъ Золоторенко прижалъ карты къ груди, поднялъ голову, поглядывая на вопрошавшаго, — и объявилъ девять безъ козырей.
— Тьфу! плюнулъ генералъ, швыряя карты свои на столъ. — Какъ сквозь строй прогналъ! Я д?люсь! …
Сос?дъ уложилъ бережно въ портфель проигранныя ему ассигнаціи, а два серебряные рубля, тутъ же случившіеся, сунулъ Пет?, съ краткимъ объясненіемъ:
— На граматыку просилъ!…
— Ари?метик? самъ выучитъ! желчнымъ см?хомъ захохоталъ генералъ, кивая Пет? на почтеннаго его батюшку.
И съ запорхавшимъ тотчасъ же на прыткихъ своихъ ножкахъ ?омой Богдановичемъ онъ направился въ бальную залу.
A на сердц? у меня ноетъ все та же тоска, та же неодолимая тяжесть пригибаетъ меня, словно огромный м?дный колоколъ на меня опустили…
— Вася, должно быть, давно уже спитъ. Отправлюсь и я, — что мн? зд?сь д?лать!
Надо было опять проходить черезъ залу, мимо генерала и ?омы Богдановича, остановившихся у самыхъ дверей, за креслами Любови Петровны. Ее только-что примчалъ къ м?сту баронъ Фельзенъ и почтительно раскланивался предъ ней…
— Баронъ, а каковъ баликъ? обратился въ нему генералъ, обнимая взглядомъ эту сіявшую огнями залу, съ гремящимъ оркестромъ на хорахъ и оживленною толпой танцующихъ. — Хоть-бы въ Петербург?, а?
— A не дай Боже, — гд?-жь намъ до столицы? воскликнулъ, чуть не вспрыгнувъ съ радости, ?ома Богдановичъ и кинулся обнимать его превосходительство.
— И я осм?люсь повторить: 'не дай Боже!' сказалъ улыбаясь Фельзенъ, — потому что въ Петербург? этотъ балъ конечно на половину не былъ бы такъ веселъ.
— А, такъ, такъ! еще радостн?е возгласилъ хозяинъ и кинулся обнимать барона.
Но тотъ усп?лъ ускользнуть вовремя….
— Праздникъ вашъ, д?йствительно, прелесть, дядюшка, обернулась къ нему Любовь Петровна.
Никогда не забуду я ея лица въ это мгновеніе: ничего загадочнаго, русалочнаго не оставалось уже на немъ; никогда еще такою сіяющею улыбкой не улыбались эти раскрытыя, влажныя ея губы. Это было счастливое, почти надменное отъ счастія лицо!…
Необычайное выраженіе его поразило не одного меня.
— Давно-съ, давно-съ, сестрица, не видалъ я васъ такою живою и прекрасною, галантерейно отпустилъ ей генералъ, видимо любуясь ея красотой.
Она не отв?чала и только глянула на него снизу вверхъ, откинувши свою ув?нчанную лиліями прелестную голову на спинку кресла. 'Вы правы', говорилъ этотъ блаженный взглядъ.
Генералъ, широко улыбаясь, наклонился надъ ея кресломъ.
— Жить, сестрица, значитъ, еще можно?
— Должно! проговорила она, см?ясь; но въ звук? ея голоса было что-то бол?е ч?мъ веселый отв?тъ на шутливый: вопросъ генерала.- On ne vit qn'une fois, примолвила она и обернулась съ Трухачеву:
— Намъ начинать, кажется? Велите вальсъ играть…
Она отправилась выбирать кавалеровъ.
— A такъ, такъ, гоготалъ ей всл?дъ ?ома Богдановичъ, — треба жить поки живется и пить поки…
Я не слушалъ уже дал?е и за его спиной сталъ осторожно выбираться изъ залы. Я усп?лъ уйти въ другія двери незам?ченный имъ и въ три прыжка очутился въ верхнемъ этаж?, Максимычъ ждалъ меня въ корридор?, на порог? Васиной комнаты.
— Шш! шикнулъ онъ на
— A Вася спить?
— Только сейчасъ заснули.
— Онъ у Герасима Иваныча сид?лъ?
— Н?тъ, — тамъ Савелій сидитъ. Они давно спятъ.
— A Вася что же д?лалъ?
Еще угрюм?е взглянулъ на меня Максимычъ, словно провинился я ч?мъ-нибудь.
— Лежали въ постельк? да плакали. Вотъ что д?лали, пояснилъ Максимычъ и даже отвернулся отъ меня.
— Плакалъ? воскликнулъ я, чувствуя, что у самого меня мгновенно подступили слезы въ горлу.
— A то не плакать?… Чувствительность также им?ютъ… пробормоталъ несвязно Максимычъ, налегая на законъ и тихо отводя дверь, чтобы дать мн? пройти.
Что хот?лъ онъ сказать этимъ, и что могъ знать онъ о причин? слезъ Васи, — я не спрашивалъ. Да едва-ли и отв?тилъ бы мн? на такой вопросъ суровый дядька мой.
Но когда при св?т? внесенной имъ св?чи, которую Максимычъ тотчасъ же и загородилъ рукой отъ спящаго, я увид?лъ Васю, — онъ лежалъ въ постели лицомъ къ ст?н?, натянувъ од?яло поверхъ самой головы, и только одна выбившаяся изъ-подъ него прядь длинныхъ его волосъ свивалась кольцомъ на б?ломъ полотн? его подушки, — когда подъ этимъ од?яломъ я различилъ его тонкіе члены, съеженные и подобранные имъ, точно весь онъ хот?лъ уйти въ себя, какъ б?дная улитка въ свою хрупкую келейку, — я уже не сомн?вался: Вася былъ тамъ, въ алле?, онъ
— A суровый дядька мой, стаскивая съ ногъ моихъ чулки, бормоталъ между т?мъ своимъ страннымъ, глухимъ и грубымъ шепотомъ:
— Блаженни плачущіе, яко тіи ут?шатся… Помочи отстегните!… На соблазнъ одинъ д?тей сюда отпустили… Завтра я васъ будить не стану, сами встанете… даже подушку ишь перекрестить забыли…
Онъ покрылъ меня од?яломъ, заботливо заткнувъ конецъ его подъ тюфякъ, и заскорузлые его пальцы съ сивыми старческими ногтями, слегка зад?въ меня за щеку, потянулись къ моей подушк?:
— Во имя Отца и Сына и…
Слезы мои еще не усп?ли высохнуть, какъ я уже спалъ мертвымъ сномъ…
