немедленном арест? 'вс?х чинов наружной и тайной полиціи и корпуса жандармов', но совершенно очевидно, что аресты в этой сред? производились вовсе не в соотв?тствіи с 'приказом № 1', как утверждал впосл?дствіи отчет думской 'комиссіи по принятію задержанных военных и высших гражданских чинов'.
Керенскій с перваго же момента сд?лался вершителем судьбы представителей того режима, который свергла революція. Может быть, поэтому естественно, что его имя вн? зависимости от офиціальнаго поста, который он занял 2-го марта, оказалось особо т?сно сопряженным с волной арестов, прокатившейся по Петербургу. Отм?чая 'поразительную планом?рность' арестов, несмотря на неоднократное, будто бы, объявленіе со стороны Врем. Ком, об их 'незаконом?рности', Родзянко намекает на специфическую роль Керенскаго — по крайней м?р? воинскіе чины, производившіе аресты, указывали 'имя члена Гос. Думы Керенскаго, как руководителя их д?йствіями'[124]. В своем стремленіи охранить революцію от насилія ('в благородных усиліях', чтобы 'Тавр. дворец не обагрился кровью') Керенскій проявлял временами, д?йствительно, чрезм?рное рвеніе. С н?которой наивностью разсказывает он сам эпизод, им?вшій м?сто при арест? б. мин. вн. д. и юстиціи Макарова. Гд?-то и к?м-то арестованный Макаров был освобожден депутатами по 'сердечной доброт?': они не понимали, что только арестом и проявленіем изв?стной строгости — повторяет Керенскій свой излюбленный мотив — можно было воспрепятствовать массовым судам Линча. Керенскій сп?шит исправить оплошность депутатов, не подумавших о том, что сд?лано было бы с этим бывшим министром, если бы господа демагоги и агенты- провокаторы узнали об освобожденіи министра, знаменитаго своей неосмотрительной фразой в Дум? по поводу ленских разстр?лов в 12-ом году: 'так было и так будет' (этой фраз? тогда придали н?сколько иной смысл, ч?м тот, который вкладывал в нее ее произносившій). Узнав, что б. министр Макаров, боясь ночью возвращаться домой, нашел себ? пристанище в частной квартир?, расположенной в антресолях дворца, член Гос. Думы Керенскій, захватив двух вооруженных солдат, б?гом поднялся наверх; перепугал даму, ему открывшую дверь на звонок, извинился, арестовал Макарова и водворил его в министерскій павильон. Д?ло, конечно, было не только в личной экспансивности лидера думской трудовой группы. В?роятно, и соображенія о гуманности привлечены были в данном случа? мемуаристом задним числом. Эпизод скор?е надо объяснить сугубо отрицательным отношеніем Керенскаго, выступавшаго в роли разоблачителя ленских событій, к тогдашнему министру вн. д., заслужившему, однако, общественную амнистію своим независимым поведеніем в посл?дній період царскаго правленія, когда он вызвал неблаговоленіе к себ? со стороны имп. А. Ф. и должен был покинуть министерскій пост. И, может быть, не так уже не правы были т? члены Думы, которые рекомендовали арестованному и освобожденному Коковцову, как он разсказывает в воспоминаніях, итти скор?е домой, пока на него 'не набрел Керенскій'.
Побуждала ли обстановка в Таврическом дворц? перваго марта к принятію таких экстраординарных м?р, если даже допустить, что имя Макарова было пенавистно масс? так же, как оно ненавистно было Керенскому? Мемуаристы противоположнаго лагеря по иным, конечно, основаніям явно сгущают атмосферу. Прим?ром может служить пов?ствованіе все тоге же Шульгина. Он чрезвычайно картинно разсказывает, как в Дум? 'поб?жало особое волненіе', когда пришел добровольно арестовываться или отдаться 'под покровительство Гос. Думы' Протопопов (это было в тот же вечер, когда произошел эпизод с Макаровым), и как Керенскій проявил вс? силы своего 'актерскаго дарованія'. От озлобленной толпы распутинскому ставленнику 'ждать ничего хорошаго не приходилось'. 'И в то же мгновеніе я увид?л в зеркал? — живописует Шульгин — как бурно распахнулась дверь... и ворвался Керенскій. Он был бл?ден, глаза гор?ли... рука поднята. Этой протянутой рукой он как-бы р?зал толпу... — Не см?ть прикасаться к этому челов?ку... Вс? замерли... И толпа разступилась... Керенскій проб?жал мимо, как горящій факел революціоннаго правосудія, а за ним влекли тщедушную фигуру в помятом пальто, окруженную штыками'... Сам Керенскій разсказал о появленіи Протопопова в Дум? мен?е картинно с вн?шней стороны, ч?м то сд?лал сторонній очевидец происходившаго. По словам Керенскаго, его в одном из корридоров дворца остановила фигура страннаго вида, обратившаяся к нему с титулованіем 'Ваше Превосходительство'. Это оказался Протопопов. И Керенскій провел, не вызвав ничьего вниманія, этого наибол?е ненавистнаго в Россіи челов?ка в 'павильон министров'. Сам Протопопов так разсказал о своем арест? в дневник?: 'Я спросил какого-то студента провести меня в Исп. Ком. Узнав, кто я, он вц?пился в мою руку. 'Этого не надо, я не уб?гу, раз сам сюда пришел' — сказал я; он оставил меня. Стали звать А. Ф. Керенскаго. Он пришел и, сказав строго, что его одного надо слушать, ибо кругом кричали солдаты, штатскіе и офицеры, повел меня в павильон министров, гд? я оказался под арестом'. Еще бол?е прозаична была отм?тка в № 3 'Изв?стій' комитета журналистов, утверждавшая, что появленіе Протопопова не вызвало в Дум? никаких страстей.
Всегда представляется н?сколько сомнительным, когда мемуаристы в однородных тонах и с однородными деталями сообщают разные эпизоды, хотя и возможно себ? представить, что в аналогичных условіях должны были получаться однотипный картины. Совершенно в дух? Шульгина н?сколько раньше Суханов изображал эпизод с арестом столь же ненавистнаго Штюрмера. Только роль Керенскаго в этом случа? сыграл трудовик в форм? прапорщика — Знаменскій, обладавшій зычным голосом. Надлежало провести в спасительный 'министерскій павильон' через враждебную и вооруженную толпу группу арестованных, во глав? со Штюрмером и Курловым, под охраной ненадежных конвойных, 'самочинно арестовавших и доставивших ненавистных правителей в Таврич. дворец'. 'Не см?ть трогать' — крикнул во все свое могучее горло Знаменскій, открывая шествіе. Толпа разступилась, злобно поглядывая на арестованную партію, и 'ненавистные министры' были охранены от самосуда. 'Трудн?е будет уберечь Сухомлинова, о котором постоянно спрашивали в толп?, и против котораго возбужденіе было особенно сильно' — будто-бы подумал тогда же Суханов, присутствовавшій при том, как. Знаменскій вел группу арестованных сановников. И если Сухомлинова оберегли от самосуда, то зд?сь, в изображеніи Керенскаго. исключительно его заслуга. Кто-то 'бл?дный и трясущійся от страха' приб?жал сообщить Керенскому, что привели Сухомлинова, и что солдаты находятся в чрезвычайном возбужденіи (surexcitation terrible) и готовы изм?нника-генерала разорвать на куски. Керенскій и через десять л?т не мог вспоминать без чувства ужаса ту кошмарную сцену, которая готова была разыграться. Увидав приближающагося с охраной Керенскаго и поняв, что жертва может ускользнуть, толпа бросилась на Сухомлинова, и Керенскій собственным т?лом его прикрыл. Он воззвал к чести солдат, заклиная их не опозорить революцію пролитіем крови в ст?нах Думы. Он один противостоял негодованію озв?р?лой толпы солдат, твердо заявив, что они коснутся своей жертвы только через его, Керенскаго, труп. Керенскій почувствовал колебанія в толп? и понял, что он выиграл игру.
Отдадим должное мужественному поступку мемуариста. В?роятно, н?что подобное было в д?йствительности. В отношеніи Сухомлинова атмосфера должна была быть сгущенной — в?дь около его личности была сосредоточена вся ненависть и вся агитація в період вс?х неудач во время войны. Враждебность к Сухомлинову не могла быть показательной для революціонных настроеній. И все-таки закрадываются н?которыя сомн?нія — не чрезм?рно ли мемуарное перо и поздн?йшее воспріятіе остро в свое время пережитого сгустили краски. Невольная случайная очевидица того, как толпа на улиц? требовала выдачи Сухомлинова для растерзанія, тоже приведенная в Таврическій дворец — гр. Клейнмихель, вид?ла, как 'юноша, почти мальчик, в офицерской форм?, хватал его за руки и толкал' свою жертву — мундир на Сухомлинв? был изорван, погоны ср?заны, ордена похищены... Депутаты спасли бывшаго военнаго министра, окружив его т?сным кольцом. Надо сказать, что у старой графини было чрезвычайно живое воображеніе. В ея воспоминаніях можно было бы подчеркнуть яркія бытовыя сцены для эпохи, если бы он? не были приправлены подчас слишком уже фантастическими аксессуарами даже тогда, когда она говорит о своих собственных приключеніях и своих собственных переживаніях[125] . В личных воспоминаніях Сухомлинов совс?м по иному рисует обстановку своего ареста. Взятый у себя на квартир? (к моменту революціи он был освобожден из Петропавловской кр?пости и находился под домашним арестом) 'какой-то компаніей вооруженных людей', Сухомлинов был отвезен в Таврическій дворец. 'Во время пере?зда в грузовом автомобил? студент в очках держал против моего виска браунинг, дуло котораго стукало мн? в голову на ухабах. Полн?йшее мое равнодушіе к этому боевому его пріему привело к тому, что он вскор? спрятал оружіе в кобуру. Н?сколько заданных вопросов относительно моего д?ла и совершенно спокойные мои отв?ты на них закончились т?м, что первоначальное непріязненное ко мн? отношеніе превратилось в благожелательное. У Тавр. дворца снаружи и в залах, по которым я проходил, была масса народа, и никаким оскорбленіям я не подвергался, как об этом нев?рно сообщали газеты'. Сухомлинов вначал? был приведен к Энгельгардту, а потом повели к Керенскому. 'В небольшом
