озаряемую всполохами костра. На мгновение ему показалось, что он находится в громадной пещере, сводами которой служили скалы да низкое беззвездное небо, а курчавые кедры, валежник и каменные глыбы, окружавшие площадку, казались какими-то фантастическими существами, замершими при появлении людей.
Прежде это зрелище только бы порадовало Дмитрия, но сейчас его не покидало гнетущее чувство, которое он испытал при расставании со ставшими близкими ему людьми, – понимание, что они расстаются, вполне возможно, навсегда. Он едва сдерживал слезы, когда прощался с Артемом, Ольгой, Агнессой... Он расцеловал Надежду Антоновну и Каширского, обнялся с Шевцовым и Рыжковым, не обошел вниманием даже диковатого Малеева. Прощался и словно оставлял частичку своего сердца с каждым из них. Он никогда не считал себя слезливым и сентиментальным, но, расставаясь с этими людьми, готов был плакать навзрыд, потому что предчувствия его никогда не обманывали. Особенно горестные предчувствия. И чем дальше они уходили от лагеря, тем больше эти предчувствия обострялись... И он уже ни о чем не мог думать, кроме как о том, что все их усилия напрасны...
Дмитрий вздохнул, достал из нагрудного кармана записную книжку, карандаш и стал заносить в нее сегодняшние события. Он делал это каждый вечер с самого первого дня. Пока это была простая констатация фактов, своеобразный дневник, который по окончании их эпопеи (он мысленно перекрестился) непременно выльется в серию газетных материалов. Правда, втайне даже от самого себя, он мечтал, что сумеет когда-нибудь написать книгу о людях, с которыми его свела судьба.
Дмитрий понимал, что ему улыбнулось настоящее журналистское счастье. Попасть в самую гущу невероятных событий в компании со столь удивительными людьми – такая удача сваливается на голову не каждому... И он жалел лишь об одном – что не в состоянии раздвоиться и присутствовать одновременно в двух местах.
Он подкатил и заложил в костер пару толстых сухих валежин, чтобы они горели как можно дольше, и это было очень кстати. За ночь то один из них, то другой, то третий несколько раз вскакивали, чтобы отогреть у огня закоченевшее тело.
Поднялись они затемно, лишь только зарозовело небо на востоке. Облака опустились совсем низко и сыпали мелким сухим снегом. Было очень холодно, но потухший к утру костер разводить не стали, решили, что согреются на ходу, так же как и позавтракают. Все той же осточертевшей тушенкой. У них, правда, было несколько жестяных банок с абрикосовым компотом, но Дмитрий решил их приберечь на то время, когда придется идти непосредственно через горы. На высоте только консервированные фрукты могут иногда помочь преодолеть отвращение к еде.
У Дмитрия у единственного был рюкзак, и он нес на себе большую часть снаряжения и продуктов.
У Павла и Синяева вместо рюкзаков были мешки, сшитые женщинами из одеял. На ноги Пашка натянул солдатские ботинки, которые снял с одного из охранников, они подошли по размеру. Ботинки были страшноватыми на вид, но очень прочными и удобными. Синяев шел в своих уже достаточно истерзанных кроссовках. Их мешки были не слишком тяжелыми, но это означало только одно: в них лежало слишком мало вещей.
Дмитрий постоял некоторое время, чтобы почувствовать, насколько удобно лег на плечи рюкзак, и услышал сзади проклятия, которые изрыгал Синяев, нацепивший свой мешок на спину. Не глядя на него, Дмитрий стал медленно пробираться среди валунов и обломков скал все вверх и вверх, пока не вышел на тропу, ведущую к перевалу. Он увидел, что она изрыта следами копыт: несколько маралов успели опередить их. Животным не терпелось скрыться от непогоды в долинах, где уже вовсю царствовало лето и было вдоволь молодой сочной травы.
Павел быстро нагнал его и, кивнув на тащившегося сзади Синяева, негромко сказал:
– Кажется, мы не ошиблись в прогнозах. Надо что-то решать – или подстраиваться под него, или не обращать на него внимания, пусть как хочет, так и догоняет.
– Лично мне на него плевать, – ответил сквозь зубы Дмитрий, – но, если он отстанет, да еще, не дай бог, сдохнет или повредит себе чего-нибудь, дерьма нахлебаемся по самые уши.
Павел матюгнулся и прокричал Синяеву:
– Если не догонишь, пеняй на себя! Никто тебя на перевале ждать не будет!
К перевалу, как им казалось, они вышли только в полдень, когда выпавший ночью снег подтаял и превратился в жижу. Они основательно вымокли, к тому же подошвы ботинок скользили и не держали на влажных камнях. Приходилось то и дело приземляться на руки или на колени, что скорости не прибавляло и очень изматывало. Когда они достигли седловины перевала и нашли у подножия одной из скал достаточно сухое место, то рухнули как подкошенные, ощущая страшную слабость и тошноту. Со вчерашнего вечера у них не было ни крошки во рту, а перекусить на ходу, как они рассчитывали утром, передвигаясь по раскисшему снегу среди камней и зарослей карликовой березы, тоже не получалось.
Синяев уже давно отстал. Они не слушали его просьб остановиться, и он шел все медленнее и медленнее, пока совсем не исчез из виду.
– Ничего, скоро появится. Бандитов он боится больше, чем меня или тебя, – съехидничал Павел. – Но я скоро его перевоспитаю, вот увидишь.
Конечно, раньше Дмитрию приходилось участвовать в гораздо более сложных восхождениях, но тогда и одет он был соответствующим образом, и снаряжение было первоклассным, и питание разнообразным... А сейчас? Сейчас он чувствовал себя нисколько не лучше Павла, поэтому, как и он, едва доплелся до вожделенного сухого пятачка и даже не в силах был сразу освободиться от рюкзака. Они просидели так с полчаса, прежде чем поняли, что следует развести костер. Разогревшись на ходу, они опять стали замерзать. Теплые куртки, которыми с ними поделились Рыжков и Агнесса, защищали от ледяного пронизывающего ветра верхнюю часть туловища, но ноги в промокших насквозь джинсах тут же закоченели, а пальцы ступней, казалось, даже постукивают в ботинках при ходьбе, как ледышки.
Дрова они несли с собой – десятка два сухих полешек, которые разделили на двоих, не доверив Синяеву. По прежнему своему опыту Дмитрий знал, что в горах день-другой можно прожить без пищи, но без огня в такую мерзопакостную погоду загнешься в одночасье.
Минут через пятнадцать в каменной выемке под защитой скал горел маленький костер.
– Теперь надо поесть, – сказал Дмитрий и вытащил из рюкзака тушенку, – хотя бы одну банку на двоих.
– Что-то мне совсем не хочется, – ответил Павел и поморщился. – Давай не будем терять времени и оставим это удовольствие на вечер, когда спустимся с перевала.
– Мне тоже не хочется, но тем не менее надо, иначе сдохнем раньше Синяева, на первых же метрах спуска. Учти, спускаться по мокрым и скользким скалам гораздо труднее и опаснее, чем карабкаться вверх.
– Знаю, – тяжело вздохнул Павел, – не всю же жизнь на вертолетах летали. Когда-то и по земле пешком ходили...
Они разогрели банку тушенки на костре и через силу начали глотать мясо. Им не хотелось ни есть, ни двигаться. Все мышцы были, словно ватные, и плохо подчинялись им, отзываясь болью на каждое усилие. Мозги тоже работали плохо: мысли были какие- то размытые и ускользали из сознания, едва успев возникнуть. Павел и Дмитрий механически пережевывали разваренные мясные волокна, ненавидя каждую следующую ложку.
Внезапно из-за валунов показалась голова Синяева, а потом и сам он целиком, сопящий и подвывающий от усталости. Он чуть ли не на коленях подполз к костру и в изнеможении растянулся на камнях.
– Вы... подонки, – с трудом прошептал он, – сволочи... Почему не подождали меня?
Павел ухмыльнулся:
– Это еще цветочки, сеньор Синяев. Вот когда начнем спускаться с перевала, тогда ягодок попробуете. Горькие, скажу вам, ягодки, очень горькие. И ждать мы вас не будем. За что боролись, на то и напоролись, любезный.
– Ах ты, сучье семя, – прошипел Синяев, – ты еще у меня попомнишь эти ягодки!
Павел рассвирепел:
– Когда-нибудь ты подавишься этими словами. И я тебя из-под земли вырою, если окажется, что мы не поможем ребятам по твоей милости. Тогда тебя никто и ничто не спасет!
– Ладно, хватит тратить на него энергию, – остановил его Дмитрий и кинул Синяеву банку тушенки. – Ешь, давай, а мы спешим.
– Я не хочу есть, – заныл Синяев.
– Как хочешь, – равнодушно сказал Дмитрий, – можешь даже сдохнуть от голода, – и кивнул Павлу, – пошли поищем спуск в долину.
Низкие тучи, нависавшие над седловиной, поднялись вверх, и они, к ужасу своему, поняли, что находятся значительно ниже основного хребта. Чтобы достичь перевала, предстояло еще миновать ущелье, забитое крупными каменными обломками и полуразрушенными скалами, подняться по почти отвесной базальтовой стене, затем преодолеть бескрайние поля курумов, огромный снежник, и только тогда возникнет перед ними заветная линия, которая словно плавилась в лучах заходящего солнца, далекая и недостижимая, отделявшая их от цели еще на несколько немыслимо длинных дней...
– О, черт, – прошептал завороженно Павел, – красота-то какая! – И посмотрел на Дмитрия. – Но, кажется, тут нам и двух дней не хватит?
Дмитрий с остервенением выругался. Видно, и вправду они не рассчитали свои силы. И с такой обузой за плечами, как Синяев, им в обещанные Таранцеву сроки к поселку не выйти...
Глава 21
Ночью Павел спал плохо, лишь время от времени впадая в тяжелую дремоту. Все это было следствием страшного переутомления и недостаточного питания. Голова разламывалась от невыносимой боли, в ушах гудело, к тому же короткие, но жуткие по своей безысходности сны наполняли душу тягостными предчувствиями, не
