– Иными словами, структура общества неизменна?
– Структура общества есть воплощение веры и воли богов… Прошу извинения, я налью сам. Жажда… Под стягом веры мы – наши предки – создали блистательную Империю. Сейчас она уже несколько не та, что была. Но мы ее восстановим! Если успеем, разумеется. Если успеем… Надо торопиться. Иначе мы можем просто не успеть. Нам нужно новое пространство. Мы погибнем без нового пространства!
– Разве вам кто-нибудь угрожает? – спросил Федоров тоном, ясно показывавшим, что он не допускает ни малейшей возможности того, что Империи кто-то может угрожать.
– Извне? Кто посмеет! Мы бедны, но мы сильнее всех! Когда нам требовалось что-нибудь, мы брали! И сегодня можем взять.
– Тогда кто же?
– Нас просто сожрут.
– Непонятно.
– Да ну, не притворяйтесь идиотом и не представляйте меня глупее, чем я есть на самом деле. Я прекрасно понимаю ваши задачи, коллега. Не собираюсь помогать вам, но не могу запретить делать умозаключения. Думайте, наблюдайте, приходите к выводам… Так или иначе, они останутся только фактом вашей биографии.
– Однако, дорогой Меркурий, я не давал обещания держать свои выводы в тайне от моего начальства.
– Где ваше начальство? – Меркурий взмахнул рукой, опрокинув бутылку, но тут же ловко подхватил ее, не позволив содержимому пролиться. – Далеко… Рассчитываете на свои донесения? Не забудьте: они пройдут через наши руки, и не ручаюсь, что не подвергнутся при этом определенному корректированию… Или, может быть, рассчитываете доложить обо всем по возвращении?
– Не исключено и это… – Федоров, полузакрыв глаза, наблюдал за лицом Меркурия (конечно, с немалой натяжкой можно было назвать лицом эту гримасничающую маску), как бы стараясь перевести непонятные сокращения мускулов на привычный язык человеческой мимики. – Что помешает мне доложить на Терре?
– Обстоятельства, коллега. Какие-нибудь непредвиденные случайности. В полете. Или даже здесь. Вы ведь не утерпите, не высидите в четырех стенах – особенно если узнаете, что где-то предстоит нечто интересное. Вы выйдете…
– И на меня упадет кирпич?
– Ну, к чему же… Вас могут просто сожрать.
– Как и всех вас?
– Как всех нас. Если только мы не уйдем отсюда вовремя.
– Да кто же осмелится, в конце концов?
– Опять вы играете в дурачки. Хотя сами отлично видели, как это происходит в самом центре столицы.
– А, вы насчет иллюзии?
– Вот именно. И не скажу ничего другого. Ибо в Кодексе сказано: экха – миф! И слова эти не допускают никакого иного толкования. Миф – значит, экха не существует!
– И тем не менее экхи благоденствуют? Не так ли?
– Это старая история. Очень, очень старая. Послушайте… Некогда экхи обитали в глубине непроходимых лесов. Было их ничтожно мало. Но и тогда уже они отличались крайней агрессивностью. Однако на людей нападали от случая к случаю, в основном охотились на лесную живность. Жившие в лесах народы – а их было немало, потому что было много лесов – стали поклоняться экхам. Обожествлять их. Потому что экхи были жестоки, беспощадны и, следовательно, достойны поклонения.
– Это в натуре человеческой.
– Другие формы идолопоклонства удалось уничтожить сравнительно быстро. Идолов разбивали или сжигали, живых – ликвидировали. А вот с экхами покончить никак не удавалось. Было их немного, обитали они в глухих чащобах, охотились по ночам, мало кто видел их воочию – и мог потом рассказать об этом. И вот очередной император объявил, что экхи на самом деле не существует, что она – миф, предрассудок, вымысел, плод необразованности…
– Начинаю понимать.
– Потом, когда император этот стал богом, слова его вошли в Кодекс. Экхи не существует. А Кодекс не ошибается.
– И никто даже не усомнился?
– Хотел бы я посмотреть, как вы стали бы сомневаться! Ибо в Кодексе сказано: «Начало сомнения есть само сомнение, сомнение в малом есть сомнение в великом, ибо великое слагается из малого. Сомнение в великом есть сомнение в вере. Сомнение в вере есть смерть. Живет, кто верит». Захотите ли сомневаться? И еще в Кодексе сказано: «Есть то, что должно быть. Чего не должно быть, того нет». Понимаете? Кодекс не приземлен, он – не статистика и исходит не из того, что есть и чего нет, но из того, что должно и чего не должно быть. Разве это не свидетельство его божественности?
– Знаете, меня больше не удивляет, что вы не удержали Империю.
– Думаете, из-за застылости наших воззрений? Вздор. Все люди, всегда и везде, жили и будут жить в придуманных ими системах мира. Мир ваших праотцов держался на трех слонах, мир моих – на спине гигантского Кахт – это птица наподобие вашего орла. И в каждой такой системе люди чувствуют себя вполне прилично, даже если не могут объяснить, на чем стоят слоны, куда летит Кахт, или же что такое электричество и как можно быть одновременно волной и частицей. Никто никогда не сможет сказать, что его система окончательна, что он постиг истину. Да и истина не есть ведь что-то неподвижное и вечное, она меняется, и неизвестно еще, что быстрее: процесс постижения человеком истины – или процесс ее эволюции… Так что, в общем, – все равно, в какой из придуманных систем мира жить, нужно только, чтобы
