ее признавали, а еще лучше – верили в нее. Наша система мира, основанная на вере в хранящих и направляющих нас богов, окончательно сформировалась вместе со становлением Империи, и нет ни малейшей необходимости отступать от нее. Империя – единственное государство на планете, а значит – никаких внешних веяний, никаких опережений в развитии, никаких возможностей для сопоставления и, следовательно, – ни малейших поводов менять что-либо. Я говорю не о технике, конечно…
– Интересно, слов нет. Итак, Кодекс не ошибается…
– Конечно. Потому что признание даже малейшей ошибки в Кодексе есть сомнение в его… умм… нет, благодарю, закускам я попытаюсь воздать должное в другой раз… Видите, я напрашиваюсь на новое приглашение… Не волнуйтесь, припасы такого рода вы будете получать с Терры беспрепятственно и беспошлинно, я сам буду вылетать навстречу транспортам. Разве я не говорил вам, что в моем распоряжении постоянно находится прекрасный корабль, на котором можно добраться до любой нашей колонии и даже… Да, это мой корабль! Вот мы сейчас прекрасно сидим с вами, друзья мои, а корабль между тем готов к старту в любую минуту. Империя – мир точности и исполнительности… Но о чем мы? О сомнениях в непогрешимости Кодекса? Но мы уже говорили о вреде сомнений. И поэтому все, что было верно сто и пятьсот лет тому назад, верно и сейчас.
– Глупость, даже сказанная тысячу лет назад, не перестает быть глупостью и сегодня.
– О, не всегда, дорогой мой Чрезвычайный и Полномочный, далеко не всегда… Наш мир устойчив именно потому, что стоит. В отличие от вашего, он – башня, а не двухколесный велосипед, сохраняющий устойчивость лишь в движении. И потому экха и сегодня – выдумка гнусных идолопоклонников. Ее нет. А раз нет, значит – что? Значит, мы ее не видим, ибо нельзя видеть то, чего нет. Не слышим – ибо нельзя слышать несуществующее, на это способны только больные люди, а синериане здоровы. И мы не боимся ее, поскольку кто же боится древних мифов? А следовательно, мы и не защищаемся, потому что защита есть признание, но нельзя признавать то, чего нет. Смешно, не правда ли? Кхо-кхо-кхо…
Он перевел дыхание. Терране молчали.
– Когда экхе поклонялись, ее можно было все же и убить – в случае удачи, пусть и со множеством извинений, – если она начинала слишком уж, как говорят у вас, возникать. Когда ее не стало, истреблять ее прекратили. Ибо нельзя истреблять то, чего не замечаешь, нельзя замечать то, чего нет, – и так далее. Мы жили, а несуществующая экха смелела. У нее не осталось врагов: других-то хищников закон признавал, и с ними не церемонились. Экха размножилась. Сейчас ее – миллионы голов. А может быть – десятки, сотни миллионов… Экха вездесуща. Она вышла из лесов, когда там не осталось людей. Люди бежали оттуда, хотя это было строжайше запрещено: Империя нуждалась в бревнах. Бежали не из-за экхи, понятно: ее ведь не было! Но находились сотни других предлогов. Тогда экха подступила к городам. Вы видели центр столицы. Вы не видели окраин. Они пусты. В брошенных или выморочных домах обитают экхи. У них нет забот. Пища гуляет по улицам. Я говорил вам, что мы забыли о сытости. Хотя едоков остается все меньше. Нам нечего есть оттого, что фермы пусты. Крестьяне разбежались или съедены. На фермы сейчас ссылают каторжников. У нас более не казнят, вместо палачей это делают экхи – те самые, которых нет… – Меркурий уперся взглядом остекленевших глаз в Изнова, ударил костистым кулаком по столу. – Говорю вам: либо мы сбежим, завоевав себе другое место во Вселенной, – либо нас сожрут! Вот наше будущее, и на сей раз, поверьте, это абсолютно обоснованное пророчество.
– Простите, но это же совершенный идиотизм! – не сдержался Изнов. – У вас армия, у вас прекрасные десантники, мощное оружие…
– Оружие не стреляет без команды. Бывает, конечно, что оно применяется: когда кучка отчаявшихся людей, пренебрегая Кодексом, презрев веру, начинает защищаться и истреблять экх. Тогда войска получают приказ выступить. Против вероотступников. И оружие стреляет. В людей. Ибо люди есть. Пока еще есть. А экх, как известно, нет. Кто посмеет отдать армии приказ стрелять по экхам? Кто осмелится стать отступником? И где он окажется через полчаса после такого поступка? Нет, коллеги, мы в кольце, которое сами же замкнули, но вне этого кольца мы и вообще не смогли бы существовать. Мы обречены. Единственное, что может спасти нас, это экспансия. Место в мире. Другое место. Колонии не годятся: они не хотят нас, так как не хотят нашей веры, не желают Кодекса, не чтут наших богов. Нам нужны новые миры. Далекие. Пригодные для жизни. Без экх. Чтобы утверждение Кодекса об экхах стало истиной.
– Иными словами, – уточнил Федоров, – вы не приноравливаете Кодекс к миру, а хотите мир подогнать под Кодекс?
– Если угодно, да. Именно.
– Меркурий, – сказал Изнов осторожно. – Ну а если в корабль, на котором вы полетите штурмовать новый мир, проберется экха? Вы ведь не убьете ее и не выбросите, вы просто не заметите ее, не правда ли? Будете ходить по палубам группами, с копьями, как бы случайно поворачивающимися в ее сторону, будете отгораживаться решетками – не из-за экхи, упаси Боже, ее ведь нет, а просто потому, что такова традиция…
– Да! – яростно крикнул Меркурий. – Да! И Отцы веры будут так же пристально следить – не заметит ли кто-нибудь экху, признав тем самым, что она есть, и нарушив установление веры. Но я восхищаюсь мужеством отцов: они рискуют жизнью так же, как все прочие на улицах – потому что непробиваемые жилеты и воротники спасают вовсе не всегда… Да, мы будем поступать именно так. Почему нет за нашим столом хозяина этого дома? На охоте на него набросились экхи. Он был храбрым дворянином и метким стрелком, и с ним была женщина. Он уложил, помнится, трех хищников из того самого автомата, который так понравился вам, дорогой посол. Остальные экхи бежали: они умны и трусливы, бегут при малейшей опасности – но ее нет, этой опасности.
– Что же произошло с Лучезарным дальше?
– Он был признан виновным в попрании веры. Он не запирался, да и показания были налицо. Нет, не убитые экхи, конечно: их ведь не существует! Егеря, слышавшие, как он кричал: «Берегись! Экхи!» Затем его отправили на ферму. Суд на Синере далеко не всегда беспристрастен, но лишь пока дело не заходит об основах веры. Когда речь идет о вере, даже Ослепительные не могут чувствовать себя в безопасности.
– И надолго его?..
– Наивный вопрос. Там тоже есть экхи, но там у него не будет оружия. Так что ненадолго. Но вы о чем- то спросили? Ах да – экха на корабле… Вы хотите сказать, что нам не сбежать от экхи, что мы, так сказать, носим ее в себе? Да, парадокс: наша вера обернулась чем-то таким, что пожирает нас самих. И все же если даже выхода нет, то таким способом мы погибнем медленно; стоит же нам нарушить веру, позволить кому- то усомниться в полном единстве этого – нашего и того – высшего мира, – а единство это достигается непрерывностью линии императоров-богов, – стоит нам позволить это, и мы начнем рушиться немедленно. И все же, посол… там у нас будет хоть какая-то надежда.
– Да почему вы думаете, – сказал Федоров сердито, – что Синера погибнет, если обрушится ваша вера? Вдумайтесь – и поймете, что, наоборот, снятие всяческих традиционных ограничений…
