одуванчиковый стебель на тонкие волокна. — Сегодня же официальные праздничные радости на закате начинаются, а пока можно гулять по городу, скупать изюм в повидле и учиться крутить ленту с бубенцами.
Энтузиазма в голосе не было. Тидзо отщипнула от одуванчика ещё раз, выкинула его, лысый и потёрла пальцами ладонь. На ладони и пальцах желтела пыльца, на кольце подсыхало пятнышко белёсого одуванчикового сока.
— Мы, вообще-то, собирались на лодке кататься, — продолжила Тидзо, щурясь на солнце. — Мосты, арки в старой крепостной стене, каналы в скользкой облицовке, цветы на воде, дым курений, вонь вчерашних фейерверков и музыка.
Перечисляла она — будто цитировала. Ол Нюрио молчал. Тидзо явно требовался слушатель, а не собеседник. В отсутствие ол Нюрио она вполне обошлась бы, кажется, одуванчиком.
— Стоим в толпе придворных, — продолжала она, — и мама ему говорит — так, чтоб все слышали, — что же ты ол Ройоме не позовёшь к нам присоединиться, ведь самый приятный из твоих друзей. Он ей: у нас с господином ол Ройоме некоторые разногласия. Мама так удивилась, и подружки её следом…
Тидзо умолкла, подтянула колено поближе и начала мрачно и безуспешно оттирать с него травяную зелень. Ол Нюрио молчал и никуда не спешил.
— Я же не идиотка, — неожиданно зло вскинулась Тидзо. — Конечно, куда мне до гениев пятой канцелярии… я вообще не понимаю, какой логикой они пользуются, но я же не слепая! И не глухая. У Империи, значит, кругом враги, надо ударить первыми, все вокруг только момент выжидают, чтоб напасть на нас, таких миролюбивых, так что ситуация сложная, и недовольных надо душить, быстро и бездумно… Тфу! У половины Раада только будущая война на уме. А он уже проиграл, я же вижу, что они и сами оба так считают, что у него никого не осталось и ничего! А они за столом шпильками обмениваются: как будто это игра, и никто не умрёт…
Она опять умолкла, чтобы сосредоточенно и ожесточённо драть жёсткую траву рядом с собой. Ухватить пучок, рвануть, отбросить, ухватить следующий, рвануть, отбросить… Пока не ссадила костяшку о какой-то булыжник. Бездумно лизнула ссадину, не меняя выражения лица. Сказала, тихо и яростно:
— Ненавижу.
И умолкла снова.
Кирой Тедовередж-тай
2293 год, 24 день 5 луны Ппд
Раад
Кирой не то чтобы любил свою работу, но обычно не испытывал к ней отвращения. Сегодня был не тот случай. Мало что день выдался холодный, смурной и ветреный, так ещё и работа была — не работа, а издевательство: горы скучной хозяйственной документации, с которой до сих пор прекрасно справлялся секретарь, но которая вдруг кому-то понадобилась за личной подписью и печатью посла. Ол Лойфер таскал и таскал эти стопки, уже просмотренные, исправленные и разобранные по порядку, но на каждый листок всё равно уходило время, а стопки никак не кончались. На лице секретаря светилась мрачная решимость не сдаваться до самого конца.
В комнате была духота, в голове — глухая вата, а в глазах — мелкий песок. Кирой отправил ол Лойфера за кофе, сам подошёл к окну, открыл его настежь, закрыл глаза и некоторое время стоял неподвижно, чувствуя, как холод обдаёт горячие веки и разгоняет вату. Стоял до озноба.
Ол Лойфер был парнем совершенно безынициативным, но толковым и честным — правда, честность его принадлежала пятой канцелярии, а не Тедовереджу. Ни ол Тэно, ни ол Кайле не думали всерьёз, что Тедовередж общается с агентами лично и ведёт дела из своего раадского кабинета, но мало ли… Тедовередж ничуть не возражал. У него тоже хватало глаз и ушей в Даз-нок-Рааде. А большую часть операций уже давно завязал на неприметного аксотского торговца шерстью, нок Ниджара. Очень удобно, когда в пятой канцелярии следят за послом, а не за тем, кто на деле выполняет под посольским руководством всю работу. А иногда и делать ничего не надо, всё само идёт хорошо. В упорно огрызающемся Лаолии вот: разбить северян до зимы у ол Тэно уже не вышло. Не светит ей короткой победоносной войны, а светит мутная, затяжная, грозящая тянуться вечно…
Кирой дёрнулся от негромкого звука открывшейся двери и мысленно обругал себя идиотом. Вошёл, разумеется, ол Лойфер, с кофейником, чашкой и мёдом на подносе. Поставил на стол и исчез опять за новой партией документов. Который год ему говоришь, что мёд не нужен, и всё равно каждый раз притаскивает…
Кирой подошёл, сам налил себе кофе и сделал несколько глотков, сгоняя озноб. Кирою было неспокойно. Вот уже вторую луну. На север ушли воевать далеко не все имперские войска, гораздо меньше, чем ожидал посол. На турнир в Аксот съезжался цвет южнокадарского дворянства, и что-то обсуждал, попутно с турниром, под председательством кого-то из нок Аджаев. Выскочка с побережья, новоявленный барон нок Эгзаан пару лет назад докричался до самой императрицы и протолкнул-таки свой план линии крепостей по южной границе. Чернильная муха о-Баррейя года два проторчал на краю пустыни с целой армией строителей и механиков, перестраивая старые укрепления и возводя новые, и как раз возвращался сейчас в столицу. В самом радужном настроении, если верить доносчикам.
Ещё пару лет назад Кироя Тедовереджа терзали смутные предчувствия.
Сейчас не терзали. Какие там предчувствия — всё предельно ясно, гроза грянет не сегодня-завтра. Что-то чувствовать по этому поводу не было никаких сил. Скорей бы уже.
Ол Лойфер деловито шуршал на противоположном краю стола.
В коридоре зашумели, затопотали и, кажется, даже звякнули копьём об пол, потом дверь распахнулась, и в комнату влетела взъерошенная и красная Тидзо со скомканной шапкой в руке. Лицо у неё было такое, что Кирой и без слов понял, что случилось. Выпрямился в кресле и сказал с должной мерой скуки и недовольства:
— Сколько ещё лет тебе говорить, что бегать по дому неприлично?
Тидзо коротко глянула на растерянную коридорную охрану, на вежливо приподнявшего брови ол Лойфера и, больше не обращая внимания ни на кого, кроме отца, быстро заговорила — столичный дазаранский ол Лойфер худо-бедно знал, потому заговорила на кошо, западном диалекте, глотая в спешке артикли и окончания.
— Императрица приказала тебя арестовать и доставить в суд, а при попытке бегства убить так. После суда тебя казнят и объявят войну Дазарану. Ол Тайджай сейчас у мамы, должна уже дослушать указания, потом будет закрывать все выезды из города, а сюда отправит отряд. Во дворе моя Лента, осёдланная, с едой, деньгами и тёплой одеждой в сумках. И Стриж, на смену. Я сказала, чтоб их не уводили и не рассёдлывали.
Кирой Тедовередж задумчиво протянул руку, подлил горячего кофе в полупустую чашку и отпил пару глотков. Тидзо не выдержала:
— Папа!
Он отпил ещё глоток.
— Откуда информация? И почему ты вообще в городе? Ты же собиралась в Сойге.
Тидзо зыркнула яростно, но ответила.
— Собиралась. Как раз собралась, пошла сказать об этом маме, и подслушала разговор. — Она опять не выдержала и сорвалась на крик: — Ну чего ты сидишь?! Времени совсем нет, уходи, тебя же убьют!
Кирой отпил ещё немного. С каких это пор разговоры ол Кайле можно случайно подслушать? Или кому-то хочется, чтоб Тедовередж бежал, и можно было убить его до суда? Но это глупость: суд с тем же ол Ройоме в свидетелях стал бы куда более удобным поводом к войне, чем…
Тидзо сверлила его взглядом, и на месте стояла с трудом.
Тедовередж допил кофе и встал. Выбор всё равно небогатый: что до суда оставаться, что мчать, не щадя коней, в надежде на милость Единого. За оружием посылать не пришлось: меч Тедовередж-тай в последние дни далеко от себя не оставлял. Тидзо вздохнула с явным облегчением, когда он кивнул ей, сказал ол Лойферу подождать здесь, и пошёл во двор.
Лошадей действительно держали наготове у ворот. Застоявшаяся в городе Лента приплясывала, в
