точности как её хозяйка. Недовольно фыркнула непривычному весу, когда Тедовередж вскочил в седло. Тидзо смотрела отчаянно, и видно было: хочет что-то сказать, а что — не знает. Кирой вдруг улыбнулся, протянул руку и легонько погладил лохматую голову.
— Жаль, что ты не мальчишка, — сказал он. Тидзо удивлённо моргнула, потом криво усмехнулась в ответ:
— Жаль, что ты не имперец.
На том Тедовередж и поскакал за ворота, почти сразу поднявшись в немыслимый галоп, каким по городу ни один разумный человек не носится. Город молчал, ёжась из-за стен чужими садами на зимнем ветру. Тедовередж ёжился тоже, пытаясь на скаку до ближайших ворот сообразить, куда направляться дальше. Выходило, что особо и некуда. К нок Ниджару отправляться бессмысленно, только зря подставить его и раскрыть перед имперцами. Вообще к кому-то из своих же агентов заявляться глупо — нужен не агент, а союзник, и по возможности могущественный. Ол Баррейя во время войны с Дазараном наверняка вспомнит о верности если не императрице, то Империи, да и стар уже герцог. Арнакия в последнее время куда смирней прежнего. На юг и смотреть нечего; веше, узнав о войне с главным своим союзником, бывшему послу обрадуется: будет на ком злость и ужас сорвать. В Зангу, вероятно, через нейтральный Илир и Цэнкачи, а оттуда в Торен морем, молясь Единому, чтоб охранил от имперских пиратов и имперского флота…
Надо будет через пару-тройку тагалов от города проверить, сколько там денег в сумках.
Лун шесть назад, в Арнере, Мише уже была уверена в своей победе, предлагала сдаваться и улыбчиво грозила за упрямство ссылкой в поместье или ещё куда дальше. Тедовередж допускал, что сама она в ссылку верит. Он же и тогда сильно сомневался, что останется в живых. После объявления войны он совершенно не нужен Империи — живым.
Из-за угла прямо под копыта вылетел мальчишка, продавец колокольчиков, увешанный своим товаром, как праздничное колесо. Едва успел отскочить обратно с воплем и звоном; Лента злобно заржала, скалясь, и вскинулась на дыбы. Тедовередж ругнулся сквозь зубы, успокаивая лошадь, и следующие квартала три мысленно проклинал незадачливого мальчишку, взбесившуюся посольскую судьбу, свою дражайшую супругу, а паче всего — Её Императорское Величество Лэнрайну ол Тэно, Реду, многими и многажды до него проклятую ведьму, порождение мрака и кару Единого, насланную на человечество за грехи, чтоб ей самой так же удирать из этого города, без единого спутника и не зная, куда податься!
Очередной поворот, и уже видны стали городские ворота, открытые настежь по случаю мира в Империи и дневного времени. Если люди ол Тайджай ещё не расставлены по всем выходам, охрана на всадника и ухом не поведёт. Если же расставлены, то об этом всадник узнает вскорости, когда его начнут хватать и вязать. И самое паршивое, что от самого всадника здесь ничего не зависит.
Ворота приближались и безмолвствовали, затем промелькнули по бокам и над головой, а стража так и не показалась, и Кирой чуть не рассмеялся от облегчения: успел!
Радость погасла тут же: сзади послышался сперва топот копыт, затем окрики и требования стоять именем Империи. Кирой стиснул зубы, и яростно пришпорил Ленту, пригибаясь к седлу. Врёшь, не догонишь!
Мелькнула мысль, что догонять им не обязательно, но ни к какому выводу не успела привести, потому что в спину тихо и зло ткнулось острое, швыряя лицом вниз, в лошадиную гриву, и ничего не стало.
ол Каехо
2293 год, 24 день 5 луны Ппд
Раад
Стук копыт о ссохшуюся землю рассыпался по улице, быстро приближаясь, и лошадь с пригнувшимся верховым влетела в раскрытые ворота раньше, чем привратник успел что-то сообразить. Привратная стража дёрнулась к оружию, но прежде чем кто-то успел что-то предпринять —
— Хри-иссээээ! — взвился над двором и домом почти детский голос, звеня то ли от слёз, то ли от злости. Тидзо трясло, от губ до пяток, и пальцы комкали поводья так, словно хотели их разорвать. Она набрала воздуха для второго вопля и резко выдохнула: ол Каехо показался на выходе из галереи.
— Что? — спросил он. Тидзо вскинула голову с яростными глазами, лицо почти на одном уровне с лицом стоящего на высоком пороге ол Каехо.
— Папу. Убили!.. — выговорила она. Хриссэ открыл рот, но Тидзо прорвало: — Войну! С Дазараном! Она чокнутая! Слышишь?! Послов не убивают! Как — она — могла?! И мама — спятила! Какие приказы? Какой арест?! Как можно такие приказы выполнять?!
— Тидзо, — начал ол Каехо, но она не обратила внимания, выкрикивая куда-то в небо над крышами:
— Какая война?! Зачем?! Ррагэи Реда!! Ненавижу! Не…
Хриссэ сдёрнул её с седла, тряхнул так, что Тидзо клацнула зубами, едва не прикусив язык — и замолчала на полуслове от неожиданности.
— Цыц! — скомандовал он. И добавил негромко, но резко: — Думай, что вопишь на полгорода!
— Ненавижу! — тихо и отчётливо сказала Тидзо сквозь зубы.
Сама она больше ничего рассказывать не рвалась, хотя на вопросы отвечала: как подслушала разговор, как кинулась предупредить отца, как через час к ол Кайле пришли от ворот с докладом, и заодно привели обеих лошадей, как ол Кайле выслушала, покивала, задала пару уточняющих вопросов и уехала в замок, а Тидзо осталась дома, то сидеть бессмысленно, то метаться из угла в угол, и в итоге не выдержала и из дома сбежала в первом попавшемся направлении. К дому ол Каехо, судя по рассказу, её занесло почти случайно.
Видел ли её кто-то в посольстве и по дороге туда, Тидзо не задумывалась, но сомневаться не приходилось. Хорошо хоть, проклятия императрице она больше на весь город не вопила, но ол Каехо всё равно сплавил её в Сойге при первой же возможности, с указанием, в случае чего, не выдавать. Благо, вещи и сопровождающие были уже собраны.
В столицу тем временем стягивали войска из северных провинций, незанятых в войне с Лаолием. Ол Тэно полагала, что северная война хоть и затянулась дольше ожидаемого, но закончится не позднее чем к лету, ол Нюрио смотрел скептически, но прилюдно не спорил. Обмолвился однажды, что никаких доводов по этому вопросу ол Тэно не слушает, а к тому же считает, что Империя вполне вытянет войну на два фронта. Сам первый советник полагал иначе, но его мнения в кои-то веки начальство не спрашивало, а когда лез с непрошенным — не слушало.
Кошка подчищала остатки агентурной сети Тедовереджа, общалась с послами южнозангских городов, домой заходила изредка, спала и того реже, а от прочих развлечений отговаривалась крайней занятостью. И разговоры, по словам того же ол Нюрио, вести с кем бы то ни было отказывалась, кроме как деловые. Это, впрочем, Хриссэ и сам видел. На все вопросы ол Кайле отвечала спокойно и с прохладцей, приятно улыбалась, а глаза при этом оставались пустыми.
В двадцать седьмой день шестой луны пополуночи Даз-нок-Раад праздновал начало недели костров, и Кошка на праздничном приёме блистала, как всегда. Ол Каехо следил за ней мрачно и подозрительно, и пару раз замечал очень похожие взгляды с другой стороны зала, от ол Нюрио: Дзою очень хотелось поверить, что всё как-то само улеглось, но верилось явно слабо.
Кошка улыбнулась младшему Аджиркацу — мальчишка превратился в восторженного щенка почти на десяток ударов сердца, позабыв всякую дипломатическую выдержку. Мише прошла мимо. Край её рукава словно случайно коснулся руки зангца. Вкупе с небрежным взглядом искоса и чуть дрогнувшим уголком губ на непроницаемом лице это касание заставило бы капитулировать и самого правителя Ншасы, не то что его младшего сына. Мише понимала это лучше, чем кто бы то ни было из зрителей. Проходя мимо, она скользнула по ол Каехо чуть ленивым взглядом… Ол Каехо был зол, как хал с палёной шерстью, потому что под этими ужимками светской дамы не было ничего, и жёлтые глаза затягивало мёртвым равнодушием, как пеплом.
Мише моргнула, заметив его настроение, и улыбнулась — на этот раз почти незаметно, обманывая: 'Со мной всё в порядке'. Ол Каехо зло сощурился в ответ и отвернулся.
После увязался провожать и затащил в гости под предлогом важного разговора. Усадил её в малой
