— Может, день сегодня неподходящий, — осторожно сказал Вен. — Может, в другой день лучше получилось бы.
— Да день тут ни при чём, — махнула рукой Тидзо. — Нужно просто чаще пробовать.
Они молчали некоторое время. Тидзо — глядя в пол и вытирая нос, Вен — глядя на пылинки, пляшущие в свете из окна. Луч тянулся наискось из-под потолка слева и на низ дверного косяка справа, высвечивая щербатины в старом дереве.
— Тидзо, а ты знаешь, как можно по двери под потолок залезть?
— Ногами на ручку, что ли? — презрительно спросила Тидзо.
— Не, — сказал Вен. — Смотри.
Стать в проём, ногами и руками упереться в косяки справа и слева, чувствуя тепло старого дерева ладонями. И можно шагать вверх хоть до самого потолка по высокому узкому проёму.
— Здорово! — оценила Тидзо, задирая голову.
— А ещё в коридорах так можно, — гордо сказал сверху Вен. — Если коридор не широкий.
— А ну слазь, я тоже хочу! — потребовала Тидзо, вытерла нос напоследок, дождалась, пока Вен спрыгнет, и полезла. Сначала помедлила немного, упираясь руками и ногами о косяки, потом весело обернулась обратно в комнату на Вена, посмотрела на притолоку и полезла, быстро перебирая руками- ногами.
— Здорово, — повторила она сверху, пригибая голову, чтобы не стукнуться. — У нас в башне есть один проём, без двери, узкий и высоченный, там взрослых штуки три можно поставить одного на другого, чтобы верхний до верха достал. Надо…
— Вен, это ты ей нос подбил? — весело спросил ол Каехо, подходя по коридору. Глядел он не на сына, а на Тидзо, висящую над головой.
— Это она сама, — пробубнил Вен.
— Это я ударилась, — сказала Тидзо. — А ты так по двери наверх залезешь?
— В другой раз непременно попробую, — сказал Хриссэ, смеясь глазами. — Но сейчас твоя доблестная няня поставила на уши весь дом. Покажись Мише на глаза, что ли. А то найдёт тебя отец, а у тебя вид — как будто в камине валялась.
Тидзо задумчиво посмотрела вниз из-под притолоки.
— Хрисс, а няньку из-за этого не выгонят, что я от неё постоянно сбегаю?
— Не думаю, — сказал ол Каехо. — Вот если ты из-за неё, например, чуть не утонешь или отравишься — тогда возможно. Но это сложней подстроить. Зато наверняка, и прогонят, и под суд ещё отдадут.
— И что тогда, если под суд? — спросила Тидзо, спускаясь до середины двери и спрыгивая. — Если я её кашей отравлюсь.
— 30 плетей, я полагаю. Если ей повезёт.
Тидзо помолчала, задумчиво жуя губу и вытирая ладони о штаны.
— Нет, — сказала она наконец. — Это нечестно. Каша у неё, конечно, противная, но нельзя же живого человека плетями бить тридцать раз за противную кашу.
— 'Плетями' нельзя, плетьми можно, — усмехнулся Хриссэ. — Но дело твоё. Вен, мы уже едем. Или ты тут жить остаёшься?
— А можно? — обрадовалась Тидзо.
Вен обернулся уже в коридоре и махнул рукой, прежде чем уйти. Тидзо села под стенкой и стала вытирать грязные штаны грязной ладонью, сосредоточенно, но без особого успеха. Из коридора приглушённо послышалось 'Па-ап…' — голосом Вена. Тидзо прислушалась.
— Ты как думаешь, — говорил Вен, — может человек пройти сквозь стенку? Если очень-очень точно знает, что пройдёт?
Тидзо задержала дыхание. Хриссэ, конечно, молодец, но он взрослый…
Взрослый рассмеялся. Тидзо обиженно надулась и хотела вернуться к чистке штанов.
— Конечно, — сказал Хриссэ, отсмеявшись. — Только так и бывает.
Тидзо сначала не поверила своим ушам, а потом довольно улыбнулась. Значит, завтра надо будет попробовать снова. Только идти помедленнее, а то очень уж нос болит.
Когда она, прячась по углам от выпущенной на свободу няньки и поставленных на уши слуг, пробралась к маминой комнате, оказалось, что родители о Тидзо как раз не особенно беспокоятся, а говорят о чём-то своём. Девчонка тихо остановилась под дверью. Папа ругался:
— Ты прекрасно знаешь, что у Дазарана были бы хорошие шансы выстроить к нынешней весне такой флот, какой вдвое превосходил бы ваш и кадарский вместе взятые!
— Никто ваших доблестных генералов не вынуждал встревать в ссору с канцлером нок Шоктеном, — говорила мама, очень взрослым и очень неприятным голосом.
— Не мне рассказывать имперцам, кто, кого и к чему вынуждал!
— Они и сами хороши, — ласково сказала мама. — Яренена никто на трон не подталкивал, кроме ваших генералов и ваших законов. Ни в какой другой стране человек таких исключительных достоинств править не стал бы, будь он хоть трижды наследник покойного правителя…
— Наши законы — не ваше дело! И сейчас можно было бы выправить ситуацию, даже после поражения…
— Отправь новому веше свой план действий, — предложила мама. — Он уже умеет ставить свою подпись?
Папа молчал. Потом сдавленным от злости голосом сказал:
— Ты…
Тидзо сердито фыркнула, толкнула дверь и вбежала вприпрыжку. Вернее, вбежала бы, если б не зацепила левым локтем ширму. Ширма с шуршаньем попыталась рухнуть, Тидзо, ойкнув, кинулась ловить её, толкнула ещё сильней, и в итоге падение остановил папа, поймав ширму за верхний край и зыркнув на Тидзо. Та наклонила голову, прикусив нижнюю губу.
— Тидзана, — сказал папа. Тидзо мысленно мученически вздохнула. — Ну почему ты всегда бегаешь? И опять вся грязная… Это разве прилично?
Тидзо молчала, косясь в сторону. В стороне был цветной дазаранский столик для сладостей. Со сладостями.
— Тидзана!
— Угу.
— Что 'угу'?
— Угу, неприлично, — Тидзо подняла голову, хитро улыбаясь. — Па…
— Тидзо…
Она прищурилась и прыгнула обниматься.
— Ну папка, ну чего ты, как маленький! Ты же умный человек, а бегать не разрешаешь! Это же уму нерастяжимо, чтобы не бегать!
— Чего?.. — несколько ошарашено спросил папа, подхватывая её на руки. Мама заливисто смеялась под окном. Из окна сквозь виноградные листья на неё падал зелёный свет.
Эшекоци ол Ройоме
2283 год, 1 день 6 луны Ппд
Эрлони
Хочется услышать, что у неё и как. Услышишь — хочется увидеть. Увидишь — хочется подойти. Подойдёшь — хочется дотронуться. Дотронешься — хочется обнять. Обнимешь — хочется уткнуться лицом. Уткнёшься лицом — хочется замереть и не отпускать.
Странное ощущение, чем-то отличающееся от нормальной влюблённости. Нормальные влюблённости протекали у Эшекоци ол Ройоме бурно, быстро и безбашенно. В одной комнате с Зальярой ему периодически хотелось сесть и не шевелиться, и смотреть. Или слушать, и совершенно неважно, что именно она говорит, просто слышать, как звучит голос. Отвечать невпопад — и тогда она решает, что её не слушают, и обижается. Обиженно поджимает рот, хлопает ладошкой по перилам и ругается.
— Шек!
