внимания.
— Хорош, правда? — сказал человек. Тидзо никого больше под навесом не видела, так что говорили, похоже с ней.
— Очень! — честно сказала она, свешивая ноги и спрыгивая. — Здрасьте! — она протянула руку. Человек весело сверкнул зубами, но руку пожал без смеха, как взрослой.
— Хега, сокольничий, — сказал он. — А ты Тидзо о-Кайле, верно?
— Угу, — сказала Тидзо, во всю разглядывая птицу. У всей домашней птицы глаза были — пустые бусинки, без следа мысли, и какие-то мутные. Эта смотрела в ответ тёмно-карим глазом, и взгляд был цепкий, острый и подозрительный.
— А это твой тёзка, — сказал Хега. — Ястреб1.
Тидзо невнятно пискнула от восторга и хотела протянуть к тёзке руку, но Хега не пустил:
— Будешь ходить с дыркой от клюва посреди ладони. Он всего пятый день у нас. Молодец, конечно, уже на перчатке ест, но дикарь-дикарём. Вот подучу его ещё немного, и пойдём в поле охотиться.
— А можно мне с вами? — выпалила Тидзо. Хега улыбнулся.
— Можно, почему нет. Но тебе тогда надо каждый день приходить, чтобы он к тебе привык. Будешь?
— Буду! — закивала Тидзо. — А на кого он охотится?
Хега положил перчатку на стол и сел рядом на лавку. Тидзо залезла на стол с ногами.
— На мелкую птицу ставить будем, — неспешно говорил Хега. — Для цапли или зайца девочки лучше, они покрупней.
— А это что? — Тидзо выудила с полки над столом птичье крыло с мотком шнура. Помахала, как веером, и расчихалась от пыли, рассмешив Хегу.
— Вабило старое. Вот улетит ястреб от тебя в поле, а ты над головой вабило покрутишь — он заметит и вернётся, — объяснил сокольник, отбирая игрушку. — Пойдём в поле — увидишь.
— А откуда он знает, что вернуться надо? — нахмурилась Тидзо.
— Мы ему объясним.
— А… — Тидзо разглядывала полки, раскрыв рот. Потом вдруг сказала: — А по-дазарански есть такая присказка, про глупого человека: слепой, как ястреб с зашитыми веками. А у него, — она показала на птицу, — ничего не зашиты! Или их по правде не зашивают, а только говорят так?
— Зашивают — в Дазаране. И у нас некоторые.
— Прям ниткой с иголкой?
— Прям ниткой с иголкой. А ты ещё как-то зашивать умеешь?
— А я никак не умею, — сказала Тидзо, болтая ногами. — Я как-то хотела дырку зашить, но аж палец свой к дырке пришила. Это потому что я бестолочь и всё сшибаю, — объяснила она. — А зачем глаза зашивать?
— Чтобы ястреб раньше времени на дичь не бросался.
— А ты ему когда зашивать будешь?
— Я не буду, не люблю я этого. Сложности лишние, да и птицу мучить лишний раз незачем. Я ему такой вот клобучок надену.
Хега достал с одной полки маленькую смешную шапочку с хохолком и завязками и дал Тидзо.
— Только поновей. Тут на полках старьё всё, всё выкинуть жалко. А ты, значит, дазаранский знаешь? Поедешь на юг, на верблюдов смотреть?
— А чего на них смотреть? Большая лошадь с дурацкой мордой. И жуёт всё время, как корова. Спасибочки, хватит с меня Дазарана, одного раза вот так вот хватит! — Тидзо сердито показала ладонью по горлу, как ей хватит Дазарана. — И чего мне дазаранский учить, когда там и поговорить не с кем? Я, конечно, ещё не сильно большая тогда была, но это же уму непостижимо! Дядьки мои тамошние вообще меня не замечали, а тётки все спрашивали, когда я замуж собираюсь. А я что, старая совсем, что ли, чтобы замуж?! Нетушки, не поеду я в Дазаран, пусть там и персики, и халва, и цветы такие прямо вообще! Халва — это, конечно, замечательно, но я уж как-нибудь так. Ладно, заболтал ты меня!
Она спрыгнула со стола, махнула рукой смеющемуся Хеге и пошла прочь, темнея чёрной дазаранской шевелюрой на фоне светлых стен.
— Я завтра приду, ага? — заявила она, забираясь на стену.
Надо срочно сбегать к колодцу. Если человек болеет, это же не повод лишать его тутовника, правда? А возле колодца есть замечательный чёрный тутовник, и рядом можно нарвать немного незрелого белого, потому что ничем же другим не ототрёшь пальцы и щёки. Чёрный тутовник — он же так пачкается, что прямо уму непостижимо!
Тень облака скользнула по крыше и по мелкой девчонке в полотняных штанах, короткой рубашке навыпуск и с мягкими сапожками, заткнутыми за плетёный пояс. Шмель с глухим стуком ударился ей в щёку, Тидзо рассмеялась и через два шага спрыгнула с крыши в заросли лопухов, чтобы вынырнуть на дорожке к колодцу. День был полон солнцем, как золотым вином, которое отчего-то зовут белым, и Тидзо была полна этим днём и летом, и солнцем, и оттого хотелось смеяться просто так, безо всякого повода. Ветер трепал волосы, и жизнь была бесконечна и прекрасна.
____________
1'ястреб' на арнеи — 'тиидзе'
Ортар из Эгзаана
2286 год, 5 день 2 луны Ппд
Западный отрог Великих гор, юг Кадара
Сёла юго-западного Кадара никогда не знали особенной роскоши. Земли в тех местах были скудными, и один к двум считалось исключительно хорошим урожаем для пшеницы. Чаще урожая едва хватало на то, чтобы засеять поля. А остатки заканчивались быстро, куда быстрей, чем зима. Приморские города ничего против такой ситуации не имели: всякий оборотистый купец с удовольствием скупал будущий урожай за год вперёд — по грабительским ценам, конечно, но это давало возможность хоть как-то дотянуть до лета. В городах жилось ощутимо лучше. Выглядела эта жизнь и вовсе сказочной, если глядеть из нищего села. Дазаранские корабли, странные и яркие, как сами дазаранцы; двух- и трёхэтажные дома, и не мазанки, а каменные… Города были другим миром, и попасть туда, за крепостные стены, было практически невозможно. Города объявляли свободу, но никого в неё не пускали, кроме своих же, родившихся в этих стенах и выкормленных этими улицами. В Рааде или Аксоте, или Эдоле, или в дазаранском Зегере было иначе: в городах на десятки или даже сотни тысяч жителей сложно выискать всех бродяг, висельников, нашада и прочий сброд. Юго-западные кадарские города были невелики, все знали всех, и незваным гостям настойчиво указывали на ворота с заходом солнца. Конечно, формально сёла вокруг города принадлежали к городу. Из чего никоим образом не следовало, что город принадлежал крестьянам. Город или лорд — разницы никакой. А если и есть, то неизвестно ещё, в чью пользу. Не в пользу крестьян, в любом случае.
Война за Форбос, близкая и денежная для портовых городов, прошла где-то далеко и почти незаметно для земель, принадлежащих этим городам. Разве что излишки продуктов, если вдруг такие появятся, на осенней ярмарке стало сложней продать. В ходе войны нок Шоктен выстроил хорошие дороги между центром и кадарским побережьем Науро, а после войны и морское сообщение стало куда проще. В итоге города не без удивления обнаружили, что привозное зерно парадоксальным образом дешевле местного.
Возможно, где-то здесь крылись причины того, что на южных границах Кадара было так много выходцев именно с побережья. В ряду крепостей на южных границах охотно принимали любого, кто мог крепко держать оружие и бить по кочевникам из композитного лука. Кочевников хватало на всех: и на бегущих от неурожая крестьян, и на беглых рабов, и на младших детей нищих дворян, спустивших всё наследство в первой же пьянке после похорон. На всех, кроме нашада, разве что, которые не люди.
Один из наёмничьих отрядов в середине лета 2286 года собирался уйти к северу, потому что лето выдалось необычно жарким, мутные южные речки пересохли, и гартаоэ озверели вконец и пёрли из раскалённой полупустыни к северу целыми племенами. А Кадар большой, и в нём вечно одни дворяне
